Энн Пэтчетт - На пороге чудес

А еще Марина заподозрила, что в пахнущей фенхелем коре есть нечто, вызывающее мягкую зависимость, заставляющее женщин лакаши плестись к деревьям даже после того, как они смертельно устанут от родов, нечто, что годами держало докторов в лаборатории, после того как они были готовы уехать домой.

Может, доктор Рапп был прав в своей изначальной оценке?

Может, тут имеется какая-то связь между грибами и деревьями, и крошечная доля наркотика в коре привязывала женщин к роще?

Самой Марине снились мартины.

Они стояли перед ее глазами, стройные и красивые.

Засыпая ночью, она шла к ним…

Именно мысль о том, что она привяжется к чему-нибудь в этом месте, впервые заставила ее подумать об отъезде из Амазонии, хотя все подталкивало ее к этому.

Неделей раньше она зашила веко девочки, которую укусила обезьянка, вечно сидевшая у нее на плече. Ребенка держали родители, а Марина слишком толстой иглой и слишком толстой ниткой собирала воедино нежную ткань. Когда она спросила у доктора Свенсон об иммуноглобулине от бешенства, доктор Свенсон ответила, что ей нужно сначала взглянуть на срез мозга обезьянки.

Еще Марина вынула шестидюймовую щепку, застрявшую между третьим и четвертым пальцем на ноге мужчины, рубившего деревья, из которых потом выдалбливают лодки, чтобы плавать в Манаус. Трое мужчин неожиданно притащили его в лабораторию, и Марина соединяла, как могла, мышцы и косточки, названия которых давно уже не помнила.

Ужас перед джунглями теперь перевоплотился для нее в бесконечную работу, которую придумывали для нее джунгли.

Другие доктора, несомненно, испытывали облегчение и нахваливали ее; лакаши заглядывали ночами на ее веранду, а оказавшись рядом с ней, вставали на цыпочки, чтобы понюхать ее шею.

Марине было ясно, что ничего хорошего из этого не получится.

Она устала от двух платьев, устала просыпаться среди ночи и размышлять, как ей взять с собой Истера, когда она соберется уезжать.

Ее нервировали слова доктора Свенсон о «наших» родах и письма от умершего друга, которые она обнаруживала вечером на койке.

Ей хотелось сбежать от всего этого, но ее зачаровывал свет в прекрасной, уникальной роще, она обнимала рукой стройный ствол и приближала к нему рот…

Марина никогда не видела комнат, где жили другие доктора. За лабораторией в кружок стояли хижины, но доктора работали целыми днями в лаборатории, а вечерами там же вели разговоры.

Она уже знала, что в одной из хижин держат мышей, которых заставляют часто беременеть; их раздутые животики стукались о колеса, в которых они бегали.

Знала она теперь и то, что другая хижина полна москитов. Их личинки росли в тепловатой воде, налитой в пластиковые подносы. Подносы стояли штабелями на высоком металлическом стеллаже. Когда они были готовы вылупиться, их переводили в большие пластиковые ведра, на которые натянут кусок колготок, закрепленный резинкой. Там москитов заражали малярией. Все доктора были настолько уверены в успехе их вакцины, что позволяли себе небрежно относиться к правилам безопасности, но когда Ален Сатурн впервые показал москитов Марине, ей было некомфортно стоять рядом с сотнями летающих насекомых, которые бились о нейлоновую сетку своими легкими тельцами…

— Пора кормить наш зоопарк, — сказал Ален и макнул большой кусок ваты в чашу с сахарным сиропом. — Ну-ка, дайте им понюхать то, чего они действительно хотят. Подышите на них. Просто наклонитесь и дыхните.

Она так и сделала.

Москиты бросились на сетку, образовав темный комок.

Марина отшатнулась.

— Дыхание млекопитающих, вот что их притягивает. Кусают нас только самки, вы это знаете. Самцы никогда не заражаются и не распространяют простейших.

Он бросил вату на колготки, и москиты набросились на нее, как акула на кровавый кусок мяса. С минуту он наблюдал за ними.

— Они всегда верны себе.

На стене висели две пластиковые мухобойки с ржавыми ручками.

— Как вы проводите эксперименты? — спросила она, не очень стремясь получить ответ.

— Мы берем пять москитов из инфицированного ведра, — ответил Ален и похлопал по краю ведра, в которое она только что дышала. — Вы бы видели, через что мы проходили, когда я сюда приехал! Мы надевали спецкостюмы — честное слово! — перчатки, маску на лицо… Как будто и без того каждый десятый москит в этой местности не переносит малярию. Теперь я просто опускаю туда сетку. И я знаю, что делаю. Я помещаю пять москитов в чашку, накрываю ее куском нейлона, затем прикладываю чашку к руке, к ноге — неважно. Получив пять укусов, я убиваю москитов и кладу их под микроскоп, чтобы убедиться, что все они инфицированы. Вот и все.

— А потом?

— Ну, потом надо ждать. Малярия дает о себе знать в течение десяти дней. Но она не проявляется. Ни у кого из нас.

— Откуда вы знаете, что ваши москиты — те самые, опасные?

— Об этом нам говорит микроскоп, а потом время от времени мы инфицируем москитами из той же партии какого-нибудь мужчину из племени. Через десять дней у него начинается малярия. Мы приводим женщин, и та же группа москитов кусает их целый день — и ничего.

Ален наклонился над другим ведром. Подул в него, потом положил вату.

— А тот мужчина, который заражается малярией — как он соглашается на это?

Ален встал и пожал плечами:

— Возможно, если бы у этого туземца был адвокат, он мог бы посоветовать ему не соглашаться или предъявил бы претензии: мол, человек не понимал, на что согласился. У меня тут есть бутылка «коки». Энник я не говорю об этом. Они любят «коку».

— Вы угощаете их «кокой» и взамен заражаете малярией?!

— Только не преувеличивайте мое злодейство! Велики шансы, что эти мужчины и раньше болели малярией или все равно заболеют. Но если они заражаются в этой комнате, мы их лечим. Разница в этом. Лечить малярию — не проблема; проблема в том, чтобы создать вакцину от малярии. Ничего страшного, если они пару дней поболеют во имя прогресса науки, ради создания препарата, который защитит все племя, весь мир.

— Да, — согласилась Марина, слегка шокированная такими доводами. — Но ведь они не говорят, что ничего страшного.

Ален Сатурн поднял ведра и поставил их на полку.

— Марина, временами полезно отходить от американской медицинской системы. Это раскрепощает и позволяет мыслить более широко.

Он взял со стола пустую пластиковую чашку и показал Марине:

— Не хотите попробовать? Во всяком случае, вы сможете считать себя полностью информированной обо всех рисках и спасете какого-нибудь несчастного туземца — он не окажется на вашем месте. Что лучше всего — вы обойдетесь лишь пятью укусами, которые немного почешутся.

Марина подумала про лариам, про отца. Заглянула в чашку и покачала головой.