Энн Пэтчетт - На пороге чудес

— Нет, пожалуй, я подожду.

— Исследования проводятся не в чашке Петри, и мыши — лишь часть их. Важнее всего — эксперименты на людях. Иногда приходится участвовать в них нам самим.

Но Марина не согласилась.

Прежде чем участвовать в эксперименте, она хотела съесть побольше коры.

Дорогой Джим!

Теперь я вижу, как исследования могут растянуться на годы, и никакого времени не хватит, чтобы понять, что тут происходит. Но я все-таки собираюсь домой. Первая проблема — лодка. Учитывая старания доктора Свенсон удержать меня, сомневаюсь, что она даст свою лодку. Впрочем, мимо проплывают и другие лодки, а в какой стороне расположен Манаус, я знаю. Думаю, я высмотрю какую-нибудь лодку и поплыву к ней сама. Если со мной поплывет Истер, кто нас остановит?

Марина написала уже много писем.

Она писала каждый день.

Доктор Буди оставляла на своем столе пачку конвертов, а Нэнси Сатурн великодушно делилась марками.

Итак, она возьмет с собой Истера к реке, и они доберутся до фарватера — по камням или вплавь.

Мимо проплывали лодки — ребенок в каноэ, изредка к племени жинта направлялось речное такси.

Но потом два-три дня вообще не было никого.

Когда Марина была занята, она заставляла Истера наблюдать за рекой, отдавая ему письма. Это иногда срабатывало. Андерс отправлял много писем, и некоторые все-таки дошли до Карен.

И все же Марина на самом деле ничего не сообщила мистеру Фоксу, хоть и писала часто. Она не написала ему ни про малярию, ни про беременность доктора Свенсон, ни про похороны Андерса.

Об этом она хотела ему сказать сама.

Истер и Марина любили больше всего вечернюю реку, когда птицы улетали на ночлег в свои гнезда, а солнце бросало на воду длинные тени.

Они сидели на сыром берегу, вдалеке от жарких костров лакаши. Ужинать было рано, но Марине хотелось уйти из лаборатории, размять ноги. Иногда они сидели полчаса, иногда до темноты. Они никогда не видели в это время лодок, но так приятно было сидеть и смотреть на красный диск солнца, постепенно скрывавшийся в джунглях, и она уговаривала себя — вот, еще немного, и покажется лодка.

Истер показывал пальцем на каждую рыбу, выскакивавшую из реки, а она — на летучих мышей, мелькавших в пурпурном небе. Она уже привыкла коротать время с молчуном и обнаружила, что, если наблюдать наступление ночи без эмоций и необходимости что-то говорить, в твоей душе наступает небывалый покой.

В таком состоянии покоя она и заметила вдалеке лодку.

Сначала до нее донесся звук хорошо отлаженного мотора, работавшего без всяких усилий. Это было примечательно само по себе, ведь знакомые ей плавсредства делились на две категории: бесшумные (каноэ/плоты/связки бревен) и со скрежетом в моторе.

Она вскочила на ноги, держа в руке четыре письма — одно к матери, одно к Карен и два для мистера Фокса.

Лодка быстро приближалась — маленькая круглая точка света.

Такая быстрая лодка наверняка направлялась в Манаус, и странно, что она двигалась в противоположную сторону.

Марине хотелось ее остановить.

Истер, самый сообразительный, вскочил и выхватил из костра две ветки — Марине и себе. Они зашли по колено в воду, размахивая над головой горящими ветками. Марина кричала, тонко и пронзительно — она даже не подозревала, что способна издавать такие звуки, и надеялась, что крик «Стойте!» будет понятен на любом языке.

Слышали ее на борту лодки или нет, но лакаши услыхали и примчались через джунгли быстрее всякой лодки. Они похватали из костров горящие ветки и подняли оглушительный рев, их собственный шибболет — и все ради того, чтобы Марина могла отправить свои письма.

Благодаря лакаши их берег озарился огнями, и лодка, почти поравнявшаяся с ними, замедлила ход, хотя и не собиралась останавливаться.

Тогда Марина заорала во всю мочь:

— Стойте!

Вокруг все затихло, лакаши онемели от силы Марининого голоса.

Даже лягушки и насекомые задержали на миг дыхание.

Она и сама удивилась и в тишине крикнула опять: «Стойте!» И лодка, проплывавшая мимо них, остановилась, развернулась и медленно подплыла к пристани. Ее прожектор медленно обводил толпу на берегу.

— Correspondencia! — крикнула Марина. Вечерами, помимо Диккенса, она читала португальский словарь. — Obrigado, obrigado.

Она вышла из воды и побежала по доскам пристани — письма в одной руке, горящая ветка в другой. Свет прожектора скользнул по ней, потом вернулся и ударил ей прямо в лицо. Она застыла на бегу и загородила локтем глаза.

— Марина? — спросил чей-то голос.

— Да? — отозвалась она.

Почему ей не показалось странным, что кто-то зовет ее по имени?!

Всему виной был прожектор; она не понимала, что происходит.

— Марина! — В голосе зазвучала радость.

Сначала она не узнала этот голос, потом узнала. И в ту же секунду услышала:

— Я Милтон!

Счастью Марины не было предела.

Милтон — ее защита. Милтон всегда знает, как все исправить!

Из всех притоков Амазонки он нашел тот, что нужен.

Она бросила ветку в воду и издала радостный крик, который превратился в имя — «Милтон!».

За ее криком раздался еще один, звонкий и очень женственный.

Барбара Бовендер перепрыгнула через борт лодки и бросилась в ее объятья. На ней было изумительно элегантное платье цвета хаки с множеством карманов.

Милтон привез на лодке Барбару Бовендер!

Огонь всех факелов лакаши заискрился в ее длинных волосах, взъерошенных ветром. Марина обняла подругу за изящную талию, и та что-то прошептала ей на ухо, слишком тихо, чтобы ее можно было расслышать за криками лакаши.

От нее пахло лимонным цветом…

— Как вы сюда попали? — удивилась Марина.

Под этим одним вопросом она подразумевала несколько: как вы нашли нас, зачем приехали, надолго ли и возьмете меня с собой, когда уедете?

Истер прыгал по пристани с детским восторгом и бросился в объятья Барбары, уткнувшись лицом в ее волосы.

Марина почувствовала легкий укол — ревности, что ли?

Это неправильно. И вообще, все было замечательно и непонятно.

Лакаши продолжали петь, и дым от всех костров слепил глаза не меньше, чем прожектор на лодке.

Марина перелезла через борт лодки, чтобы обнять Милтона. Она была босая, платье разорвано слева по шву, волосы аккуратно расчесаны и заплетены, потому что она долго сидела на берегу. Она протянула руки к Милтону, он взял их в ладони и повернул Марину в сторону кормы, чтобы она увидела, что на лодке есть еще один человек. Он сидел в тени, и Марина подумала, что это Джеки.

Нет, не похож.

— Марина, — сказал мистер Фокс.

Всего одно слово, ее имя — и внезапно она растерялась.

Может ли она его обнять? Поцеловать?

При свете огней она заметила, что у всех трех приехавших одинаковое выражение лица — усталость, возможно, ужас.