Диана Машкова - Если б не было тебя

– Давайте в дом пройдем, поговорим. Нехорошо на пороге стоять.

Журналист начал напирать, пытаясь проникнуть внутрь. Женщина испугалась, стала кричать. Записали ее вопли и истошный детский плач, доносившийся из дома. Пока мамаша бесилась на крыльце и орала, чтобы все убирались прочь, второй оператор проявил смекалку – пробрался к окну, подтащил старую лестницу и снимал, сколько нужно, жилище изнутри. Тихий ужас! Любому, даже бездетному, было ясно, что ребенка надо немедленно спасать. Закатывания, жуткий кашель. Малыш и физически, и психически совершенно больной. И никаких условий для него нет. Лежит голый, на грязных тряпках и дрыгает, как припадочный, руками-ногами.

Василий, притаившись за забором, долго наблюдал за нашествием. С утра он ездил в город и вот вернулся к разгару. Как только машина районного телеканала отъехала, ринулся в дом, схватил мамашу за плечи и стал ее трясти как безумный.

– Чего они тут шарили? – орал он хриплым голосом. – Что вынюхивали?

– В-в-вась, ус-с-спокойся, – мать стучала от тряски зубами. – П-п-просто хотели з-з-знать, как живем. Я не п-п-пустила.

– Говорил тебе, дура, – он отшвырнул женщину и ринулся к кроватке, – от этой одни напасти! Убьюююю!

Мамаша успела вскочить, повиснуть на муже. Но он пер как бык. Схватил Аннушку. Та уже стала бордовой от крика. Мать успела впиться в ребенка с другой стороны. Василий не выпускал. Они боролись. Повалились на пол, сжав малышку в тисках. Девочка задыхалась в сплетении обезумевших животных тел. Внезапно острая, как нож, боль пронзила ножку. Послышался противный, разрывающий кости и ткани, хруст и нечеловеческий, похожий на животный, а не младенческий, крик. А потом Аннушка потеряла сознание.

Очнулась она нескоро. В ушах шумело. Глаза заволокло пеленой. Тошнота подкатывала к горлу, а все тело горело адским огнем и не могло пошевелиться. Аннушка закричала что было сил, пыталась повернуть головку, чтобы увидеть маму. Но даже намека на ее запах не было. Только белые стены, чужие люди.

– Пришла в себя, миленькая? – вокруг засуетилась девушка в белом халате. – Не кричи, солнышко. Гипс тебе наложили. Неприятно, я знаю, но все пройдет.

Она приготовила малышке бутылочку и попыталась накормить. Но Аннушка не понимала, зачем ей суют в рот противную соску. Ей нужна была мама. Родная, любимая. Девочка охрипла от крика, звала и звала единственного человека на свете. Боль не проходила. Тоска становилась все глубже. Она чувствовала, как посреди белых стен на нее опускается кромешная тьма.

В детской городской больнице Аннушка пролежала до осени. Ножка уже не болела, кашель прошел, силы постепенно вернулись. Даже аппетит появился – она не сразу, но приучилась есть из бутылки. Хотя и не забыла маминой груди: плакала, тоскуя по ней.

У всех остальных детей были свои собственные мамы. И у годовалой Вари со сломанной рукой, и у новорожденного Сережки с вывихнутым бедром. К детям постарше каждый день кто-нибудь приходил. Одну только Аннушку не навещали. Чужие взрослые жалели ее, бедненькую сиротку, давали медсестрам одежку для девочки, дарили игрушки. Но у них у всех были свои больные дети и собственные заботы – чужие мамы отворачивались украдкой, чтобы незаметно смахнуть слезу, и отходили. Аннушка оставалась одна.

А когда она засыпала, ей всегда снилась собственная мама. Теплые мягкие руки, певучий голос и сладкий молочный аромат. Во сне мама брала ее на ручки, говорила с ней и прикладывала к груди.

В октябре сняли гипс и стали разрабатывать ножку. Массаж причинял острую боль, малышка плакала. Массажисты менялись, Аннушка не запоминала их лиц. Но лечение принесло свои плоды: кость правильно срослась, мышцы, как им положено, окрепли. Легкие тоже пришли в относительный порядок. И хотя диагноз «хронический бронхит», скорее всего, останется на всю жизнь, от мучительного кашля Аннушке избавиться удалось. Теперь все будет зависеть от условий и от ухода.

Больше держать девочку в больнице не могли – главный врач и так тянула дольше дозволенного. Все надеялась, что у ребенка объявится мать. Но не случилось. А потом и Вера Кузьминична из опеки позвонила, просила не ждать: объяснять подробностей не стала, но четко дала понять, что надежд на возвращение к ребенку матери нет.

В конце ноября Аннушку выписали. Собрав в пластиковый пакет накопившееся за больничную жизнь имущество – игрушки, одежки, подарки сердобольных родителей, – передали социальному работнику, усадили в больничную машину и отправили в дом ребенка. В руках немолодой женщины кроме теплого одеяльца с ребенком, обвязанного синей ленточкой – розовой не нашлось, – была папка с историей болезни. Перелом правого бедра. Хронический бронхит. Отставание в развитии. Ничего страшного, обычный набор. Дома бы и нагнали, и вылечили. А вот как сложится в учреждении, неизвестно. Это ж еще от самого ребенка зависит – хочет он бороться за свою жизни или нет.

Женщина заглянула в лицо малышке. Веки в синих прожилках подрагивают во сне, нижняя губка обиженно оттопырена. Жаль девочку. Но что поделаешь? В стране так много сирот, что всем невозможно помочь.

В понедельник Маша позвонила Сергею и впервые за много лет отпросилась с работы. Правду говорить не стала, только сказалась больной: она и на самом деле хрипела как несмазанная телега. Не оттого, что были проблемы с горлом, нет. Все беды происходили с ее душой. Ничего не поделаешь, придется теперь Сашке ее выручать.

Лучший в мире начальник посочувствовал, пожалел. Велел не вставать с постели и лечиться как следует. Даже поинтересовался, добрая душа, не нужно ли прислать водителя, чтобы доставить лимонов, лекарств. Что угодно, любой каприз! Молчанова вежливо отказалась. Все у нее есть. А если что-то еще понадобится, муж все купит по дороге домой.

Врала. Она понятия не имела, приедет ли сегодня Олег. Даже не так. Она в принципе не знала, вернется он теперь когда-нибудь или нет.

После субботних занятий в школе приемных родителей они снова поссорились. Маша, как обычно, с пеной у рта доказывала свою правоту: говорила о мужском эгоизме, о нежелании менять комфортную среду и свободную жизнь ради блага других. Она много раз слышала от Олега о том, как важно ему вернуться вечером домой в тишину, словно в тихую гавань. Спокойно посмотреть по телевизору хоккей с бокалом пива в руке. В свое удовольствие повозиться с машиной, не отвлекаясь на детский плач. Не думая ни о чем, поехать с друзьями на выходные к реке рыбачить. И при этом не чувствовать своей вины за то, что оставил жену с младенцем на руках. Все эти сопли, слезы и бесконечные болезни они уже проходили. Незачем добровольно отказываться от нормальной жизни еще раз. Он не настолько глуп, чтобы упорно наступать на одни и те же грабли.