Владимир Шаров - Возвращение в Египет

Всё же Капралов по-прежнему убежден, что земля — уток, на котором ногами странников записывается самое важное, что было в человеческой жизни: наши грехи и покаяния, наша дорога людей, некогда забывших Бога, уходящих от Него, и других, возвращающихся обратно к своему Отцу. Ему было неприятно, когда я сказал, что дядя Юрий считает эти перекочевки чем-то вроде палиндромов, но и тут он лишь заметил, что жизнь устроена так, что возвращаешься уже другим.

Недели две назад дядя Ференц прислал мне машинописную копию любопытных записок еще одной староверческой семьи, которая в двадцать первом году зимой по льду бежала через Амур с советского Дальнего Востока в Китай. Там, в Маньчжурии, занимаясь скотоводством и землепашеством, прожила почти тридцать лет и уже при Мао Цзе-дуне с разрешения властей эмигрировала в Америку. Сначала поселилась в Орегоне, затем перебралась на Аляску, где рубила лес и ловила рыбу, оттуда неожиданно уехала в Уругвай, а сейчас снова собирается вернуться в Орегон. Этакие номады, вечные странники веры, которые всё не могут сыскать места, где бы никто не мешал им воспитывать детей, не смущал бы своей совсем не староверческой жизнью.

Я день за днем пересказываю кормчему, что накануне прочитал, а он попутно объясняет мне связи и отношения бегунов со староверами, то, как дело обстоит сейчас и как было раньше. Иногда речь заходит и о синодальной церкви, здесь тоже много такого, что мне и в голову бы не пришло. Оказывается, во время Тамбовского восстания в 1920 году сотни странников обратились то ли в вестовых, то ли в адъютантов при священниках. Отряды крестьян почти ничего друг о друге не знали, и роль штаба вынужден был взять на себя клир. Странники же всё это вязали в одну сеть. Люди тогда арестовывались и расстреливались целыми деревнями и, чтобы вернее соблюсти конспирацию, задания от священников странники получали во время исповедей.

Староверы — природные нигилисты. Они не искали власти, считая ее за антихристову. За зло, предсказанное Писанием и, значит, неизбежное. Когда пришло время сатаны, единственный правильный путь — неучастие, упорное терпеливое ожидание Спасителя.

И тут же они выраженные консерваторы. Но потребный инструментарий революция взяла именно у них. Как у тебя в «Синопсисе» всё — и конспирацию, и систему подпольных убежищ — кораблей (в придачу плотную универсальную сеть связных — коробейников, офеней). Но главный их дар — убеждение, что власть нелегитимна, что и царство, и церковь безблагодатны.

Что революционеры, что староверы, что бегуны равно не принимали существовавший порядок, считали его за зло, с которым человек, верный Богу, мириться не может.

Кормчий знает про книгу Щапова «Земство и раскол» и, в общем, согласен, что бегун есть протест против прикрепления крестьян к земле, против крепостного состояния и неимоверных податей. То есть государство — грех, а это скрепы, ты ими пришит намертво: и служишь, и деньги даешь, и солдат, которых убивают. Оно принуждение ко злу и вечная погибель.

К началу века союз большевиков и староверов — реальность. В общий котел раскольники внесли свою древнюю правду, свою несравнимую с Романовыми здешнюю укорененность. Потом, когда большевики перебьют староверов, всё это они присвоят как выморочное наследство. Без раскольничьей правоты СССР существовать не сможет. Когда она иссякнет, придет конец и ему.

Артемий считает, что люди одного типа и склада, одного понимания мира как бы прошивают жизнь. Своей верой и своей сутью возвращают, во всей полноте воскрешают друг друга. Он находит их везде и видит в этом отказ от смерти, решительное ее отрицание, которому радуется, как дитя. Особенно соблазняет его пара «ессеи и староверы», к которым он приторочивает и революционеров. Первые считали, что Иерусалимский храм сделался безблагодатным, и жертвоприношения в нем недейственными, вторые то же самое говорили о синодальной церкви, а всех Романовых считали, как известно, неким коллективным антихристом. Упования и тех и других исполнились, то, что они так ненавидели, рухнуло.

1917-й год — естественное продолжение коренных, несущих представлений русской истории о мире как царстве антихриста, на равных с этим вполне светского, западнического, петровского взгляда на вещи. Со времен раскола многие мечтали, что однажды обе линии найдут общий язык. Это произошло, хотя и ненадолго. Большевикам союз дал вековые корни — следовательно, и легитимность, которой партии так недоставало. Староверы увидели столь долгожданный конец антихристовой власти.

Думаю, тебе не понравится, но революция никого не обманула, никого не оставила на бобах. Мир устроен так, что Господь нас слышит. Того, о чем молишь, однажды сподобишься. Другое дело, что потом сто раз пожалеешь, что просил именно этого. Первые большевики мечтали о власти, чтобы изменить мир, и они ее получили. Получили и сгинули. Староверы молили об апокалипсисе и тоже не ушли с пустыми руками. Про тех, кто наследовал и одним и другим, ничего не скажу — это склизкие камешки.

Для меня тоже революция связана с расколом. Подготовив ее и ее породив, в ней осуществившись, раскол выдохся. В революцию исполнились все его пророчества о царстве антихриста и Страшном Суде; лишь с приходом Спасителя опять что-то не сошлось.

Наш главный вопрос — как отделить чистых от нечистых. Пробовали оба варианта. При Александре II Освободителе расходились мирно и постепенно, в революцию решили ничего не затягивать. На кровь и насилие внимания не обращали, просто рубили швартовы.

Всё — от невозможности разделить добро и зло. Они срослись, но по-прежнему друг другу чужие, оттого мы мучаемся и болеем. Надо бы уйти, расплеваться и жить каждый своим домом. Жить, ничего друг о друге не зная и не помня, но надежды на это мало. Последней попыткой была Гражданская война, резать тогда пришлось по живому, и было много крови.

Оттого, что грех с праведностью как были вместе, так и остались, страшное ожесточение.

Революция легализовала, дала выйти из подполья той ненависти, что в нас была; сделавшись правой, эта сила разнесла старый мир в клочья.

Дело не в том, что мы сделали страну полем битвы Христа с антихристом, а в том, что каждый мнит себя Христовым воином, ищет смерти остальных.