Борис Гайдук - Плохие слова

А во-вторых, всему свое время: и ожиданию поезда, и его прибытию, и множеству больших и маленьких станций в дороге, и его отправлению.

В детском саду номер двести девять был наказан Гога Зырин, малолетний хулиган и всеобщий любимец. Гога толкнул в грудь Павлушу Клюйкова, тот упал навзничь, ударился головой о пол и разревелся на всю комнату.

Днем ранее Гога съел на спор живого таракана и выиграл у богатенького Павлуши двадцать копеек. Огорченный Павлуша мучился несколько часов, а потом все рассказал воспитательнице Лидии Андреевне. Двадцать копеек заставили вернуть. Гогу показали врачу.

Вечером Лидия Андреевна на минутку отвела в сторону Гогину маму, та схватилась руками за горло и пошла розовыми пятнами.

И вот сегодня Гога подошел к Павлуше и со словами «Гад ты, Павлуша!» толкнул его на пол.

Остаток дня Гога простоял в углу с перерывом на обед, полдник и тихий час.

От него требовали просить прощения.

Друзья украдкой навещали Гогу.

— Павлуша так плакал, — шептала в ладошку Ирка Хапилова. — Гога, ты больше его не тронь, а то тебя снова накажут. Все и так знают, что ты самый сильный.

— Все равно деньги назад не получишь, — высказал мнение Батон. — Павлуша жмот известный.

— Лучше бы ты ему в компот плюнул, — посетовал Лысый.

Гога молчал.

Ближе к вечеру не вытерпел сам Павлуша.

— Я на тебя больше не злюсь, Гога. Давай мириться, — попросил мягкотелый домашний Павлуша.

— Мириться не буду, — прошипел в ответ Гога. — Но прощения попрошу. Иначе сегодня дома меня сожрут. А теперь вали отсюда!

Павлуша закивал и отошел.

В половине шестого Гога повернулся лицом к группе и громко сказал:

— Лидия Андреевна! Я хочу извиниться. Прости меня, Павлуша! Пожалуйста.

Все стихли.

— Па… прощаю, — отозвался Павлуша.

Лидия Андреевна едва заметно нахмурилась.

Гога тут же окинул взглядом свою команду и попросился в туалет. Лысый, Батон и я, по очереди, с соблюдением конспирации, последовали за ним.

В туалете из всех кранов хлестала вода. Считалось, что так нас нельзя подслушать.

— Я Павлушу даже пальцем не трону, — сразу же сказал Лысый. — Себе дороже выйдет. Нужно ему намочить и связать шнурки у ботинок. Или…

— Не об этом речь, — остановил его Гога. — Я тут кое о чем подумал, пока стоял. Завтра расскажу.

— Почему завтра? Почему не сейчас?

— Завтра во время прогулки, — отрезал Гога. — Слишком важное дело.

Лично я ждал следующего дня с большим интересом. Гога никогда не бросал слов на ветер.

Неужели у него в самом деле есть настоящий пистолет?

Все оказалось гораздо серьезнее, чем самый настоящий пистолет. Что такое, в конце концов, пистолет? Железка.

День был ясным, и группу выгнали гулять сразу после завтрака.

Мы собрались возле Гоги. Тот еще некоторое время с важным видом тянул резину.

Потом потащил нас к клумбе, самому удаленному от Лидии Андреевны месту.

— Все ведут себя, как малые дети, — начал Гога подготовленную речь. — Постоянно все рассказывают Лидии. Лидии Андреевне.

Мы молчали. Рассказывать Лидии Андреевне было самым обычным делом.

Таков был порядок вещей, раз и навсегда заведенный обычай. Лидия Андреевна олицетворяла для нас Советскую родину, строгую, но справедливую.

Да она и сама все про нас знала. При этом наказывала редко, каждая публичная кара становилась событием. Просто провинившийся ребенок на какое-то время отлучался от нее, лишался ее любви и внимания. Этого было достаточно.

«Ты должен исправиться сам. Ты должен этого захотеть. Сам, только сам. А если нужно, ты должен помочь товарищу».

— Нормальные парни не закладывают друг друга, — продолжал между тем Гога. — Про сволочь Павлушу я не говорю. А вот индейцы — никогда. Батон, ты можешь представить, чтобы Чингачгук Большой Змей настучал на Зверобоя?

Батон пожал плечами.

— Индейцы! — сказал я. — Тоже сравнил! Ты еще скажи — Зорро!

— Точно! Или мушкетеры!

Мы с облегчением зашевелились.

Гога окинул нас презрительным взглядом.

— А что мушкетеры? Они тоже сначала были детьми. Короче! Если вы мне друзья, давайте больше не ходить к Лидии с ябедами. Ни на своих, ни вообще на кого. Если нет — я вас больше не знаю!

— Погоди, Гога, — попытался возразить Батон. — Это не ябеды. Ябеды это другое. Когда ты бегал к метро за мороженым, мы никому ничего не сказали.

— Ага, потому что сами жрали это мороженое. А когда я Ирку поцеловал, кое-кто сразу разболтал Лидии.

Гога посмотрел на меня.

Я съежился.

— И это — подло.

В очередной раз Гога давил нас своим авторитетом.

— Как хочешь, — легко согласился Батон. — Давайте ничего не будем Лидии Андреевне говорить.

— Не будем, — неуверенно поддакнули остальные.

— Но мы должны испытать друг друга, — продолжал Гога.

Ага, испытать! Гога не был бы Гогой, если бы не придумал что-нибудь в этом роде.

— Сейчас мы пойдем за беседку и будем говорить слова. Сами знаете какие. А потом посмотрим, что вы за друзья.

— Ругаться, что ли? — уточнил Лысый. — Зачем далеко ходить? Можно прямо здесь.

— Ты не понял, Лысый. Мы будем говорить самые плохие слова, все по очереди.

«Самые плохие» Гога произнес так, что мне стало не по себе.

Вот оно, испытание!

Плохие слова — очень серьезный проступок.

«Вы должны научиться уважать друг друга. А самое главное — уважать себя. Этими словами вы оскорбляете прежде всего себя, своих товарищей и родителей».

— Ну, если так… пойдем, что ли, — неуверенно согласился Лысый.

— Еще не поздно передумать, — упивался властью Гога. — Для многих эта задача может оказаться не по силам.

Я постарался не отводить взгляда, но у меня не получилось.

— Давайте позовем Павлушу, — вырвалось у меня.

— Что? Зачем нам Павлуша?

— Понимаешь, Гога, — заволновался я. — Павлуша обязательно что-нибудь пронюхает и нас сдаст. А если мы возьмем его с собой…

— Он сразу нас застучит!

— Как же застучит, если он будет вместе с нами? Самого себя, что ли?

— Класс! — одобрил Гога. — Как будто мы берем Павлушу в плен! Это ты здорово придумал.

Я загордился. Вышло неожиданно круто. Хотя вспомнил я про Павлушу из самых низких соображений. Гога, конечно, самый главный, быть его другом почетно. Зато Павлушины родители не вылезают из загранки, у Павлуши всегда есть жвачка, маленькие пластмассовые рейнджеры и диковинные бутылочные пробки. Нет, Павлуша тоже нужен, хотя, конечно, не так, как Гога.

И потом, пусть лучше нас сдаст этот мамин сынок, чем кто-нибудь из своих. А сдадут обязательно. Как это можно — взять и не рассказать о таких вещах Лидии Андреевне? О плохих словах?

Невозможно.

Всей толпой мы направились к оробевшему Павлуше.