Барбара Константин - А вот и Полетта

Уже уходя, он обернулся к Ги, сказал, что слышал про его жену, очень сочувствует, а как поживает сам Ги? Тот ответил, что предпочел бы сейчас об этом не говорить. Жерар не стал настаивать. Они пожали друг другу руки, и врач отбыл.

Фердинанд отправился в аптеку за прописанными лекарствами, заодно решил заехать в магазин, а на обратном пути завернул к Мине и Марселю одолжить градусник. Свой он не смог найти. Теперь Ги и Фердинанд сменяли друг друга у постели Марселины.

Ги решил взять на себя ночное дежурство – так было разумнее, учитывая его бессонницу. А Фердинанду достанется день. Они должны были мерить ей температуру каждые два часа, записывать и рисовать температурную кривую, как в больнице. А еще следовало записывать, что именно они давали ей пить: воду, бульон или настойку чабреца. Так решил Ги. А Фердинанд решил не спорить о пользе таких записей. У каждого своя блажь, сказал он себе. Вреда от этого никакого.

Оба впервые имели дело с электронным термометром. Мина объяснила, как работает устройство. На несколько секунд вставить в ухо, ап! – звонок, и высвечивается температура. Им это показалось просто чудесным. Такое впечатление, что они попали в научно-фантастический фильм. Или даже нет, скорее в сериал «Звездный путь». Они на пару принялись вспоминать доктора Спока с его заостренными ушами, уколы без шприца, общий наркоз, который делался простым нажатием двух пальцев в основание шеи, и бац! – люди валились на землю как подкошенные…

А как тебе телепортация?

Хоть бы ее изобрели поскорее, здорово было бы разок попробовать, прежде чем отправиться в мир иной.

Нет, ты представляешь себе, Фердинанд?

Да уж, это круто.

У Марселины высокая температура. Она хватает Фердинанда за руку, умоляет выслушать. Глаза блестят, она говорит о собаке, старом коте и осле. Ей не на кого их оставить. Вот если бы только он согласился оставить их у себя, ей было бы куда спокойней на душе. Первой реакцией Фердинанда было сказать: да, конечно. Но тут его одолело сомнение. А вдруг это окажется последней зацепкой, и она только и ждет его согласия, чтобы перестать сопротивляться? И он сказал «нет». И объяснил, из каких соображений. Собака? Ну да, она симпатичная, но, честно говоря, без нее было куда лучше. Дома было бы чище и уборки меньше, никаких собачьих следов и шерсти повсюду. А еще она скребется в двери, остаются царапины, выглядит это ужасно, весной придется перекрашивать. Старый кот? Он похож на его старшего сына. Никого не любит и занимается только своими делами: охотится, точит когти о деревья, метит территорию, да еще и задирает малыша Шамало. Совсем не такие коты ему нравятся. А осел? Ну, его шутки мало кого позабавят. Животина совсем от рук отбилась, отказывается сидеть взаперти, ломает изгороди, – нет, ему это совсем не по вкусу. А учитывая, какой разгром он способен учинить в огороде, да и везде, куда только сунется, – нет, эта скотина совсем не подарок. Сожалею, Марселина, но что до вашего зверинца, можете на меня не рассчитывать. И если, несмотря ни на что, вы подумывали мне их подбросить, заранее предупреждаю, я без всяких колебаний выставлю их вон. Это я только на вид добряк, на самом деле я совсем не такой.

Он выходит из комнаты, совершенно измотанный. Ги бросает на него взгляд, когда он появляется на кухне, и медленно поднимается, уверенный, что тот принес плохую весть. Но Фердинанд ничего не говорит. Достает бутылку вина из буфета, наливает себе стакан, выпивает его залпом и тяжело опускается на стул. Собака прижимается к его ногам, он ласково ее гладит. Ги усаживается обратно.

И Фердинанд начинает задавать вопросы.

Конечно, всех ответов у Ги нет, он знает только кое-какие детали. Те, которыми с ним поделилась Габи. Ну, что он может сказать…

Да, Марселина несет тяжкий груз, но он не вправе говорить об этом вместо нее.

Да, возможно, у нее нет семьи. Во всяком случае, здесь у нее никого нет, это точно.

Конечно, только забота о животных заставляла ее до сих пор держаться. Хорошая мысль – пригрозить, что ты их бросишь, это должно на нее подействовать.

Нет, хватит, больше он ничего не скажет.

Она пытается бежать, но что-то ей мешает, спутывает ноги, она кричит, чтобы ее отпустили, не надо ее держать, иначе будет слишком поздно, она не сумеет добраться до них, о нет, только не это, она не может остаться, это невозможно, она плачет, умоляет, отбивается, но чувствует, как силы кончаются, не остается ничего, даже голоса, вот, наверняка это конец. И вдруг она успокаивается, тело больше не заставляет ее страдать, оно кажется легким как перышко, вокруг нее разливается свет, чуть дальше, на другом берегу, она видит дочерей, они машут ей, они такие безмятежные, она улыбается им, наконец-то они будут вместе…

– Марселина, Марселина…

Это голос Ги, он тихо зовет ее. Она не двигается. Он настаивает:

– Просыпайтесь, Марселина. Пора выпить настойку.

Она открывает глаза. Он помогает ей приподняться и откинуться на подушки.

– Мне приснился странный сон.

– Да уж, готов поверить! Вы бежали, потом дрались, а в конце вам удалось добраться, куда вы хотели, потому что вид у вас стал такой довольный и успокоенный. Спортивный сон-то.

Он протягивает ей кружку с настойкой чабреца:

– Пейте, а то остынет.

Она послушно пьет.

– Оленка и Данута, это ведь имена ваших дочек, так?

Она кивнула.

– Вы твердили их имена, вот сейчас, во сне.

– Да, я хорошо помню.

Температура спала, и Марселина смогла наконец подняться. Она пролежала четыре дня, и ноги были как ватные. Фердинанд и Ги помогли ей дойти до окна. Она смогла увидеть Корнелиуса, который самостоятельно выбрался из стойла и теперь прогуливался по двору. Услышав, как она стучит по раме, он повернул голову и пустился к ней мелкой трусцой.

Ги в конце концов решил обосноваться в комнате Лионеля, старшего сына Фердинанда. Тот покинул ее тридцать лет назад, когда ему исполнилось семнадцать. Никаких шансов, что он вернется и захочет получить ее обратно. Странный тип этот Лионель. Время от времени он звонит, чтобы рассказать, как у него дела. Обычно около четырех часов утра. Там, в Австралии, это около восьми вечера, но он постоянно забывает о разнице во времени. Или, может, ему плевать. Вполне вероятно. Это в его духе. Он и маленьким ни с кем не дружил, любил доводить мать до слез, отрывать мухам крылья и внушать младшему брату, что он вампир. А потом он уехал туда, очень далеко, чтобы никого больше не видеть, оборвать все связи. И судя по всему, нашел, что искал. Ни женщины, ни мужчины, ни ребенка – жил один бог весть где. И умудрился найти работу, которая всему этому соответствовала. Занимался он ремонтным обслуживанием «Динго-Фенс» – противодингового ограждения. Самый длинный забор в мире. Протяженностью больше пяти тысяч шестисот километров. Он предназначался для того, чтобы защитить стада от диких собак (а именно от динго). Но, похоже, вышло не слишком эффективно. Так Лионель говорит, а уж он-то должен знать. Сколько лет он его чинит.