Элисон Уэйр - Плененная королева

– Ты знаешь? – недоуменно спросил он.

– Да, уже некоторое время. Аделаида сказала мне. Я заметила, что она беременна. – Алиенора замолчала.

– Ты знала и не сказала мне ни слова?

– А что тут говорить? Разве что предупредить тебя: ты совершаешь большую глупость и великий грех, но вряд ли ты услышал бы меня. – Глаза Алиеноры, сиявшие искренностью, встретились с глазами мужа. – Генри, наши отношения закончены. Дни, когда я лежала в кровати, спрашивая себя, наслаждаются ли другие женщины твоим телом, давно прошли. Да, я оскорблена, но главным образом за Ричарда и эту глупую девочку. Аделаида не повлияла на наши отношения.

– Ричард знает, – ответил Генрих.

– Весь мир узнает, если он женится на ней, – предупредила Алиенора. – Без церковного разрешения их союз будет считаться кровосмесительным.

– Как и наш с тобой, – напомнил Генрих. – Ты познала моего отца. Я часто спрашиваю себя, не были ли мы прокляты за это. Иначе чем еще можно объяснить все то зло, что обрушилось на нас и наших детей?

– Может быть, объяснение нужно искать в твоем родстве с дьяволом? – улыбнулась Алиенора. – Но, Генри, ведь не все запятнано злом. Ты посмотри на великую империю – она тоже следствие нашего брака.

– Да, Алиенора, – покачав головой, сказал Генрих. – Удержать империю было почти невозможно. Я выбился из сил, пытаясь сделать это. Ничего она не принесла, кроме борьбы и зависти. И в будущем будет так же, помяни мои слова, может, еще сто лет это не кончится. Любой глупец должен был предвидеть, что попытка объединить такие большие владения вызовет огромные трудности, даже если бы и не было такого кота, как Филип, который только и ищет, где бы царапнуть побольнее. – Генрих посмотрел на ее песочные часы. – Мне пора, иначе не успею до темноты добраться до Саутгемптона.

– Да поможет тебе Господь, милорд, – сказала Алиенора, зная, что дальнейшие попытки удержать мужа бесполезны – ссылки на здоровье не помогут, он их не услышит.

– И тебе, миледи, – живо ответил Генри и, наскоро поцеловав жену – на сей раз в губы, – ушел.

Поначалу в Англию просачивались хорошие новости. Король выигрывал – великая победа над французами была не за горами! И следом за этой новостью пришел приказ короля о переводе Алиеноры в более удобный Винчестер. Но не успела королева обосноваться в своих покоях – Генри Берневаль по приказу короля из кожи вон лез, чтобы у нее было все, что она только пожелает, – как пришло известие, которого Алиенора боялась. Ричард поддался на уговоры Филипа и оставил отца.

Алиенора рыдала, бесилась из-за предательства сына. Но потом до нее дошли известия о мирных переговорах в Бонмулене, на которых Ричард, поддержанный Филипом, потребовал, чтобы Генрих назвал его наследником, передал ему Мен и Анжу и позволил жениться на Аделаиде без всяких проволочек. Все эти требования, конечно, казались разумными. Было бы правильно, с учетом состояния здоровья короля, если бы Ричард снял часть груза с плеч отца и стал управлять частью его территорий. Но камнем преткновения оставалась – и всегда будет оставаться – Аделаида.

Когда Генрих отказался, Ричард демонстративно опустился на колени перед Филипом и принес ему оммаж за Анжу и Мен. А французы, взбешенные упрямством старого короля, поправ все законы – рыцарские и дипломатические, – напали на него и его людей и прогнали с переговоров.

Алиенора снова разрыдалась – теперь ей было жалко Генри, опозоренного и униженного, она представляла себе, как он ищет убежища в каком-нибудь разваливающемся, забытом богом замке, что, судя по всему, и случилось. К счастью, начались зимние дожди, прервавшие военную кампанию. До Пасхи было заключено перемирие. Генрих писал, что он в Ле-Мане и в добром здравии, но Ранульф Гланвиль, который находился при короле, частным образом сообщил Алиеноре, что его господин болен и в дурном настроении.

Она, озабоченная, написала мужу, умоляя его разрешить ей приехать к нему на Рождество, но король отказал ей, ответив, что не планирует никаких празднеств. Это само по себе было необычно, потому что Генрих всегда соблюдал церковные праздники со всеми их церемониями и шумным весельем, и по этому ответу Алиенора поняла, что он и в самом деле нездоров. Она хотела было отправиться к нему без разрешения, но это означало, что ей придется обмануть бдительного Генри Берневаля и найти достаточно денег для путешествия в разгар зимы. И то и другое практически невозможно. Она могла только молиться за выздоровление Генри, а потому проводила часы на коленях перед статуей Богородицы в часовне замка, чуть ли не терроризируя Святую Марию просьбами помочь королю. В течение нескольких спокойных недель казалось, что молитвы Алиеноры услышаны.

Наступила Пасха, а с ней пришло сообщение о новых мирных переговорах. Никто не хотел полномасштабной войны, если ее можно было избежать. Алиенора снова стояла на коленях – молилась за мирное решение всех проблем, когда прибыло еще одно письмо от Ранульфа Гланвиля, из которого она, к своему ужасу, узнала, что переговоры отложены ввиду болезни короля. После этого королева снова принялась терзать Деву Марию, сопровождая свои молитвы слезами, пытаясь подкупить ее мессами и множеством добрых дел.

В июне королю стало лучше. Сердце Алиеноры запело от радости, когда она узнала, что он встретился с Филипом и Ричардом, но вскоре снова погрузилось в отчаяние, когда пришло сообщение, что Генрих упорствует в своем намерении выдать Аделаиду за Иоанна, а Ричард, считая, что это первый шаг в бесчестном заговоре, имеющем целью лишить его наследства, заключил союз с Филипом и объявил отцу войну.

Война! Ужасная вещь при любых обстоятельствах, но что может быть ужаснее войны сына против отца? Алиенора жила в муках ожидания: она не могла молиться за победу какой-либо из сторон, потому что в этой войне не могло быть победителей. Либо ее сын, либо ее муж. Когда-то она уже сделала выбор, повторять ту ошибку она не желала. Королева перестала ходить в часовню, не могла заставить себя молиться. Господь, защитник справедливости, наверняка покажет путь к мирному исходу конфликта. Она не могла поверить, что Он навсегда отвернулся от дома Анжу.

Но Господь, кажется, был занят чем-то другим. Войска Филипа и Ричарда неумолимо продвигались вглубь территории Плантагенетов, брали один замок за другим. Их мощь была настолько велика, что вассалы Генриха, много лет недовольные его жестоким правлением, один за другим оставляли его. Король тем временем снова отступил в город Ле-Ман, место, где он родился, и когда французская армия появилась у его стен, отдал приказ поджечь окраины. Таким образом он надеялся отвлечь внимание противника, чтобы неожиданно атаковать его. Однако король не рассчитал с ветром, который раздул пожар так, что бульшая часть его любимого города оказалась охвачена огнем, и Филипу удалось пробить оборону. И снова Генрих и его рыцари были вынуждены пуститься в постыдное бегство. В очередном письме Гланвиль сообщил Алиеноре, что Генрих горько бранил Господа, который оставил его: «Король предупреждал, что больно отомстит Ему, что лишит Его того, что Он любит в нем больше всего, – его бессмертной души. Король много чего еще говорил, но я воздержусь повторять его слова».