Элисон Уэйр - Плененная королева

– Второй? – Алиенора, расслабленная и счастливая, не могла понять, о чем ее спрашивают.

– Ты сказала, что, кроме Раймунда Антиохийского, у тебя был еще мужчина.

– Это похоже на инквизицию, – полушутливо отозвалась она.

– Да, – подтвердил Генрих. – Мне необходимо знать. Ты моя жена. И Бог даст, будешь матерью моих сыновей.

– А если я тебе его назову, ты расскажешь мне о своих женщинах? – спросила она в ответ.

– Большинство из них я уже забыл! – фыркнул Генрих. – Это были случайные встречи. Одну звали Жоанна, другую Элжива… Да, и наверное, нужно упомянуть Эрсинду, Мод, Люси, Гислен, Мари… – Он рассмеялся.

– Прекрати! – воскликнула Алиенора. – Ты выдумал все эти имена!

– Нет, я и вправду не помню их всех, – печально сказал Генрих, играя ее волосами. – Да и говорить с ними было вовсе не обязательно!

– Ты невозможен! – воскликнула Алиенора.

Генрих поднялся на локте, заглянул ей в лицо:

– Ну, я сказал тебе то, что ты хотела знать. Теперь слово за тобой.

– Хорошо, – ответила Алиенора. – Это была совсем короткая связь с трубадуром по имени Маркабрюн.

– С трубадуром? – Генрих даже подскочил от удивления. – С низкорожденным? Могла бы найти кого-нибудь и познатнее!

– Ты забыл, что я была замужем за королем Франции – ни больше ни меньше, – возразила Алиенора. – И что я с этого получила? – Она щелкнула пальцами. – Маркабрюн показал мне, как заниматься любовью, и за это я всегда буду благодарна ему… И ты тоже должен быть благодарен ему, потому что ты от этого только выиграл.

– И Людовик никогда не догадывался?

– Он знал, что Маркабрюн посвящает мне стихи. Ему это показалось слишком фамильярным, и он выслал Маркабрюна. Людовик решил, что я разделяю его негодование, и я не стала его разубеждать, напротив, даже подыгрывала.

– Ты ему лгала? – с беспокойством спросил Генрих.

– У меня не было повода лгать. Людовик никогда не спрашивал меня, верна ли я ему. Ему даже в голову не приходило, что я допущу до себя трубадура. Вы, принцы севера, похожи в этом: относитесь к трубадурам с презрением, но позволь напомнить тебе, Генри, что в Аквитании поэтов ценят за их таланты.

– У этого, похоже, и в самом деле таланты незаурядные, – парировал Генрих, вовсе не убежденный. – И что он представлял собой как поэт?

– Сплошной ужас! – ответила Алиенора, и вдруг они оба зашлись в смехе, и неловкий миг миновал.

– Я прочту тебе несколько по-настоящему хороших стихов, – сказала Алиенора вечером, когда они снова лежали, прижавшись друг к другу. – В такую драгоценную ночь подобает говорить о любви. – И она начала рассказывать мужу о своем знаменитом деде, талантливом герцоге Гильоме IX. – Его называют первым трубадуром, он и в самом деле удивительно владел словом. Некоторые из его работ полны непристойностей, другие очень трогательны. В особенности мне нравится то стихотворение, в котором он пишет: «Вся радость мира будет нашей, когда полюбим мы друг друга!» Или вот еще: «Я без тебя жить не могу, так мучит меня жажда по твоей любви».

– Твой добрый герцог мог посвятить эти слова нам, – заметил Генрих, лаская мозолистыми пальцами обнаженную руку жены. Он наклонился и поцеловал ее. – А непристойные стихи? Я бы и их хотел послушать.

– Мой дед в своих стихах всегда преследует женщин. Конечно, с единственной целью. И, как пишет, цели он всегда добивался.

Генрих расхохотался, услышав следующую тираду Алиеноры:

– Дед писал о женщине, как о лошади, о том, что цель мужчины усесться на нее верхом. Но в то же время он верил, что женщина должна быть свободна в выборе мужчины и ее нельзя насильно выдавать замуж.

– Это все, может быть, подходит для черни, – возразил Генрих. – Но я не могу представить себе, чтобы мои бароны одобрили эту мысль. Мы не можем позволить нашим высокорожденным дамам спать, с кем они пожелают, иначе ни один мужчина не будет уверен, что в его наследнике течет его кровь!

– Но ты ведь и сам не возражал, когда я свободно, по собственной воле выбрала тебя, – лукаво напомнила Алиенора. – Не помню, чтобы я напрашивалась на брак.

– Мы не простые смертные, – полушутливо ответил Генрих. – Поэтому можем нарушать обычаи и традиции, можем нарушать правила. Мы ведь уже это доказали, разве нет? – Он снова накрыл ее губы своими, вошел языком в ее рот. Они в третий раз предались наслаждениям любви, зная, что теперь будут лишены их надолго.

Алиенора находилась в Анжере, столице Анжу, когда поняла, что беременна и зачала именно в ту прекрасную ночь. Она увидела в этом знак того, что Господь не возражает против ее неправильного брака, а потому тошноту по утрам и усталость воспринимала с радостной стойкостью.

Сердце Алиеноры по-прежнему тосковало по маленьким девочкам, которых она оставила в Париже. Было больно при мысли о том, что она, скорее всего, больше никогда не увидит их, ведь Людовик ни за что не простит ей брака с Генрихом, его врагом. Но герцогиня утешалась мыслью о том, что новое дитя хоть в какой-то мере компенсирует ей потерю дочерей, пообещав себе, что отныне никогда ее ребенок не будет расти без матери.

Алиенора ужасно скучала по Генриху. Несмотря на перемены, вызванные беременностью, она хотела его, желала. По ночам ей так не хватало ласк Генри, а чрево ее так тосковало от пустоты, что Алиенора кусала простыни, чтобы заглушить невольные стоны. Известия из Англии приходили хорошие. Генрих благополучно высадился, и встретили его с восторгом. В церквях проводились службы, провозглашавшие: «Зрите: грядет правитель, и королевство в его руках». Эти обнадеживающие новости предвещали благоприятный исход.

Генрих решил идти к месту, называющемуся Уоллингфорд, где его сторонники держали оборону в замке. Он собирался освободить их, и по мере его победного продвижения городки, встречавшиеся на пути, сдавались один за другим. Обо всем этом Алиенора узнавала от гонцов, которых Генрих присылал к ней регулярно. Муж сообщал, что с радостью узнал о ее беременности, и призывал беречь себя. Алиенора улыбнулась, оценив его заботу. Она была сильной и здоровой женщиной и легко родила двух дочек. О чем сразу сообщила Генриху.

После утомительных и гнетущих первых недель Алиенора расцвела. Кожа стала мягкой, как лепестки цветов, волосы – шелковистыми, груди налились. Такой ее и увидел самолюбивый молодой трубадур Бернарт де Вентадорн [20], явившийся ко двору в поисках покровительства.

– Мадам герцогиня, – поклонился он продуманно низко, – ваша слава не знает себе равных. Я набрался храбрости и явился сюда в надежде, что вы не откажете одному из своих подданных, который хочет развлечь вас своими скромными песнями и стихами.