Джек Керуак - Ангелы Опустошения

– Что это за придурки (почти что «пидурки») – Жутики, чувак.

Ему хочется поцеловать Рут Валер но тут я поэтому он вылетает найти себе девчонку в баре на Минетта-лейн, смешанный бар для цветных и белых уже закрыт.

А на следующий день Ирвин укатывает нас с Саймоном и Рафаэлем на автобусе в Резерфорд Нью-Джерси на встречу с Уильямом Карлосом Уильямсом старым великим поэтом Америки XX века. Уильямс всю свою жизнь районный врач, его кабинет по-прежнему там где он осматривал больных 40 лет и добывал свой материал для тонких Томас-Хардиевых стихов. Он сидит там глядя в окно пока мы все читаем ему свои поэмы и прозу. Ему на самом деле скучно. А кому б не было в 72? Он все так же худ и моложав и величествен, однако, и под конец спускается в погреб и выносит оттуда бутылку вина приободрить нас всех. Говорит мне:

– Продолжай писать вот так же.

Ему очень понравились стихи Саймона и позже он пишет в рецензии что Саймон действительно самый интересный новый поэт в Америке (Саймон склонен писать строки вроде «Проливает ли пожарный кран столько же слез сколько я?» или «У меня красная звезда на сигарете») – Но конечно же Д-р Уильямс любит Ирвина из соседнего Патерсона Нью-Джерси больше всех из-за его громадной, в некотором роде неподвластной критике воющей в целом одинаковости великости (как Диззи Гиллеспи на трубе, Диззи кончает волнами мысли, а не фразами) – Пусть Ирвин или Диззи разогреваются и стены падают, по крайней мере стены вашей ушной веранды – Ирвин пишет о слезах с громким слезным стоном, Д-р Уильямс достаточно стар чтобы понять – На самом деле исторический случай и наконец мы обдолбанные поэты просим у него последнего совета, он встает глядя сквозь муслиновые шторки своей гостиной на нью-джерсийское дорожное движение снаружи и говорит:

– Там полно всякой сволочи.

Я недоумеваю по этому поводу с тех самых пор.

А я провел бо́льшую часть времени за беседой с очаровательной женой доктора, 65, которая рассказывала каким Билл был симпатичным в молодые годы.

Но вот вам мужчина.

Отец Ирвина Гардена Гарри Гарден заезжает домой к Д-ру Уильямсу отвезти нас домой, в его собственный дом в Патерсоне где нас ждет ужин и большой разговор о поэзии – Гарри сам поэт (появляется на редакционной странице «Таймс» и «Трибьюн» несколько раз в год с идеально срифмованными стихами о любви и печали) – Но у него есть конек, хохмы и как только он входит в дом Д-ра Уильямса так сразу говорит

– Винцо попиваете, а? Когда стакан у тебя постоянно пуст вот тогда тянешь по-настоящему —

– Ха ха ха, – Довольно-таки недурная хохма, даже, но Ирвин смотрит на меня оцепенев будто это какая-то невозможная в обществе сцена из Достоевского.

– А ничего так себе купить галстук вручную расписанный пятнами подливки?

Гарри Гарден преподает в старших классах ему под 60 собирается на пенсию. У него голубые глаза и песочные волосы как у его старшего сына Леонарда Гардена, ныне юриста, в то время как у Ирвина черные волосы и черные глаза его прекрасной матери Ребекки, о которой он писал, ныне покойной. [150]

Гарри весело везет нас всех к себе домой являя в десять раз больше энергии чем мальчишки что по молодости годятся ему во внуки. У него на кухне с закручивающимися лохмотьями обоев я до чертиков опиваюсь вином пока он читает и хохмит за кофе. Мы удаляемся к нему в кабинет. Я давай читать свое глупое отвязное стихотворение где одни хрюки или «г р р р р» да «ф р р р р т» которыми описываются звуки уличного движения в Мехико —

Рафаэль выпаливает

– Ах это не поэзия! – а старик Гарри смотрит на нас откровенными голубыми глазами и говорит:

– Вы мальчики ссоритесь? – и я ловлю быстрый взгляд Ирвина. Саймон нейтрален на Небесах.

Ссора с Рафаэлем-Бандитом переносится на когда мы ловим патерсоновский автобус на Нью-Йорк, я заскакиваю внутрь, плачу за проезд, Саймон платит за себя (Ирвин остался с отцом) но Рафаэль взывает

– У меня нет денег, заплатил бы ты за меня Джек? – Я отказываюсь. Саймон платит за него деньгами Ирвина. Рафаэль начинает пылко наезжать на меня по поводу того что́ я за бессердечный прижимистый канук. К тому времени как мы доезжаем до терминала Управления порта я практически пла́чу. Он все повторяет: – Ты только прячешь деньги в своей красоте. Это тебя уродует! Ты сдохнешь с деньгами в кулаке и еще будешь спрашивать почему это Ангелы не хотят тебя возносить.

– А у тебя нет денег потому что ты их все время тратишь.

– Да я все время их трачу! А почему бы и нет? Деньги это ложь а поэзия это истина – Смог бы я заплатить за билет истиной? Понял бы меня шофер? Нет! Потому что он как ты, Дулуоз, испуганный скаредный и даже жадножопый сукин сын и деньги он прячет у себя в носках купленных в мелочной лавке. И ему хочется только СДОХНУТЬ!

Но хоть я и мог бы с ним много поспорить как например спросить чего ж он тогда профукал все денежки на самолет из Мексики когда мог бы поехать с нами горестной машиной, я не могу ничего сделать лишь стираю слезы с глаз. Не знаю почему, может потому что он прав когда все сказано и сделано и нам всем дадены хорошие деньги на все наши похороны, йяй – О все похороны предстоящие мне, куда придется надевать галстуки! Похороны Жюльена, похороны Ирвина, похороны Саймона, похороны Рафаэля, похороны Ма, похороны моей сестры, а ведь я уже надевал галстук и уныло глядел в землю на похоронах своего отца ! Цветы и похороны, утрата широких плеч! Не будет больше нетерпеливого клекота каблуков по тротуару куда-то одна лишь безотрадная борьба в могиле, как во французском кино. Крест и тот не может встать прямо в таком шелку и жиже – О Талейран!

– Рафаэль я хочу чтобы ты знал что я люблю тебя. – (Эта информация была с готовностью передана Ирвину на следующий день Саймоном, который увидел ее значимость.) – Но не доставай меня деньгами. Ты всегда треплешься что деньги тебе не нужны а сам же только их и хочешь. Ты в ловушке невежества. Я по крайней мере признаю это. Но я тебя люблю.

– Оставь себе свои деньги, я уезжаю в Грецию и у меня будут видения – Люди будут давать мне деньги а я буду их отбрасывать прочь – Я буду спать на деньгах – Я буду ворочаться во снах на деньгах.

Шел снег. Рафаэль проводил меня до Рут Валер где мы должны были ужинать и рассказывать ей про свою встречу с Уильямом Карлосом Уильямсом. Я заметил странное выражение у нее в глазах, и у Рут Эриксон тоже.

– Что случилось?

В спальне любовь моя Рут рассказывает что ее психоаналитик посоветовал ей сказать мне чтоб я выселялся из ее комнаты и шел снимать себе свою поскольку это нехорошо ни для ее души ни для моей.

– Да этот ублюдок сам хочет тебе вставить!