Джеффри Арчер - Грехи отцов

Ни к кому еще Гарри не испытывал столь сильного отвращения.

– Я вижу, милорды, что на епископских скамьях сегодня яблоку негде упасть, – продолжил Престон, повернувшись к духовенству. – Мне крайне интересно узнать мнение церкви на этот счет, потому что решение у них должно быть только одно. – (Отдельные епископы неловко заерзали.) – И, говоря о происхождении Гарри Клифтона, я смею предположить, что в качестве претендента он абсолютная ровня Джайлзу Баррингтону. Выросший на задворках Бристоля, он вопреки всем невзгодам и трудностям завоевывает место в Бристольской классической школе, а пятью годами позже – повышенную стипендию колледжа Брейсноуз в Оксфорде. И юный Гарри даже не стал дожидаться объявления войны, а оставил университет, намереваясь пойти добровольцем, и этого юношу остановила лишь торпедная атака немцев, после чего лорд Харви и все Баррингтоны поверили в его гибель.

Все, кто прочел глубоко трогательный «Дневник заключенного», знают, как Гарри оказался в рядах армии США, где был награжден Серебряной звездой, а после оказался тяжело ранен, подорвавшись на немецкой мине буквально за несколько недель до объявления мира. Как видите, немцам не удалось так легко уничтожить Гарри Клифтона, и нам тоже не следует этого делать.

Лейбористские скамьи взорвались овацией, и лорду Престону пришлось дождаться тишины.

– И наконец, милорды, мы должны спросить себя, почему сегодня здесь собрались. Я скажу вам почему. Потому что Джайлз Баррингтон пытается обжаловать решение, вынесенное семью ведущими юридическими умами страны, и лорд Харви не упомянул об этом в своей прочувствованной речи. Но я хочу напомнить вам, что умудренные лорды-судьи приняли решение о наследовании в пользу Гарри Клифтона. Если вы помышляете об отмене этого решения, милорды, то для начала должны быть уверены в их фундаментальной ошибке.

– Итак, милорды, – перешел к заключительной части своего выступления Престон, – когда вы будете голосовать и решать, кому из этих двух молодых людей достанется титул Баррингтонов, прошу вас исходить не из соображений удобств, а из высокой вероятности. Потому что тогда, цитируя лорда Харви, вы истолкуете сомнения в пользу не Джайлза Баррингтона, а Гарри Клифтона, ибо за него взамен родословной говорят обстоятельства. И я закончу предложением, милорды, – Престон вызывающе взглянул на скамьи оппонентов, – захватить в лобби для голосования [42]совесть, а политику оставить в палате.

Лорд Престон опустился на скамью под громкие одобрительные возгласы своих сторонников; кивали и некоторые пэры из стана противника.

Лорд Харви написал своему оппоненту записку, в которой поздравил с яркой речью, подкрепленной личной уверенностью. Согласно традиции, оба открывших дебаты оратора остались слушать выступления своих товарищей.

С обеих сторон последовало несколько непредвиденных речей, вселивших в лорда Харви еще большую неуверенность в исходе. Особенно внимательно выслушали епископа Бристоля, чье выступление было откровенно одобрено его благородными духовными соратниками.

– Милорды, – начал епископ. – Если, в мудрости вашей, вы проголосуете за наследование титула мистером Джайлзом Баррингтоном, то у меня с моими благородными друзьями не останется иного выбора, кроме как отозвать возражение церкви насчет законного брака между мистером Гарри Клифтоном и мисс Эммой Баррингтон. Ибо если вы решите, что Гарри Клифтон не является сыном Хьюго Баррингтона, то возражений против такого союза не будет.

– Но как они проголосуют? – шепнул лорд Харви соседу.

– Мы с коллегами не будем голосовать ни за одну сторону, поскольку не считаем себя достаточно компетентными для вынесения как политического, так и юридического решения по данному вопросу.

– А как насчет морального? – спросил лорд Престон достаточно громко, чтобы его услышало духовенство. Лорд Харви наконец нащупал общую почву.

Еще с одной речью, заставшей палату врасплох, выступил лорд Хьюз, независимый депутат и бывший президент Британской медицинской ассоциации.

– Милорды, я должен проинформировать собрание, что недавние медицинские исследования, проводившиеся в больнице «Мурфилдс», показали, что дальтонизм может передаваться только по материнской линии.

Лорд-канцлер раскрыл свою красную папку и сделал пометку.

– Таким образом, предположение лорда Престона о том, что дальтонизм сэра Хьюго Баррингтона свидетельствует в пользу его отцовства по отношению к Гарри Клифтону, является надуманным и не должно быть принято во внимание, поскольку это не более чем совпадение.

Когда Биг-Бен отбил десять, желающие добиться внимания лорда-канцлера еще не иссякли. Тот предоставил дебатам продолжиться естественным путем. Последний оратор опустился на скамью в начале четвертого следующего утра.

Но вот парламентский звонок прозвенел, и взъерошенные, усталые парламентарии повалили в лобби для голосования. Гарри, оставшийся в галерее, заметил, что лорд Харви мгновенно уснул. Это никого не задело. В конце концов, старик не покидал своего места в течение тринадцати часов кряду.

– Будем надеяться, он проснется к голосованию, – сказал Джайлз со смешком, который немедленно подавил, когда его дед вдруг повалился на скамью.

Служитель быстро покинул зал и вызвал «скорую»; два привратника бережно положили благородного лорда на носилки.

Гарри, Джайлз и Эмма сбежали с гостевой галереи в лобби пэров в тот самый миг, когда их выносили. Они сопроводили лорда Харви до кареты «скорой помощи».

Проголосовавшие медленно возвращались на свои места. Никто не захотел уходить до объявления результатов. Всех парламентариев озадачило отсутствие лорда Харви на скамье первого ряда.

Вокруг зашептались, и лорд Престон побелел, когда до него дошли новости.

Прошло еще несколько минут, и вот четыре партийных организатора вернулись объявить результаты голосования. Они промаршировали по центральному проходу, как караульные в прежние времена, и замерли перед лордом-канцлером.

Парламентарии зашикали, и воцарилась тишина.

Старший поднял избирательный бюллетень и громко объявил:

– Правое лобби: двести семьдесят три голоса. Левое лобби: двести семьдесят три голоса.

В зале и галерее поднялся шум; хозяева и гости пытались понять, что же произойдет дальше. Опытные слушатели поняли, что решающим будет голос лорда-канцлера – в ожидании тишины тот сидел на своей подушке с непроницаемым выражением лица и безучастный к шуму и гаму.

Как только замер последний шепот, лорд-канцлер медленно поднялся со своего места, поправил алонжевый парик и отвороты черной с золотом мантии и обратился к аудитории. Все взгляды приковались к нему. На переполненной галерее, возвышавшейся над скамьями, перегнулись через перила счастливцы, кому повезло достать билет. В ряду для особых гостей пустовали три места – тех самых людей, чье будущее сейчас находилось в руках лорда-канцлера.