Мэтью Квик - Нет худа без добра

В лифте я не знал, что мне делать.

Элизабет продолжала плакать, и хотя она плакала теперь тихо, я чувствовал, что она не хочет, чтобы я к ней прикасался, успокаивал ее и вообще разговаривал с ней. Лицо ее было ярко-красным, из носа вовсю текло, хотя она все время вытирала его рукавом.

Я молчал.

Около дверей нашего номера она взяла себя в руки и сказала:

– Не стоит будить Макса, согласен? Пусть он спит спокойно и ничего не знает. Завтра у него большой день. Пусть это будет праздник для него. Договорились? Это все, что у нас осталось. Пусть это будет праздник для всех нас. Ты согласен?

Я кивнул.

Она вставила карточку в прорезь, зажегся маленький зеленый треугольник, но она медлила открывать дверь и обратилась ко мне с вопросом:

– Если мы будем спать с двух разных сторон постели, ты обещаешь не сдвигаться в мою сторону? Обещаешь, что будешь сохранять между нами дистанцию хотя бы в фут?

– Обещаю, – сказал я.

– Мы можем жить у тебя в доме, пока не определимся окончательно?

– Да. Я очень хочу, чтобы вы жили у меня – без всяких сроков.

– Ты обещаешь? Ты не передумаешь?

– Никогда.

Элизабет кивнула, и я заметил, хотя она и пряталась опять за своими волосами, что она вроде как подмигнула мне обоими глазами.

Это было похоже на то, как если бы она загадала желание и скрепила его двойным подмигиванием, – по крайней мере, мне это так представлялось.

Мы вошли в комнату, но свет зажигать не стали.

Она переоделась в ванной, а я тем временем надел пижаму.

Затем я высыпал содержимое ее оранжевого пузырька в унитаз и спустил воду. Я не хотел оставлять ей никаких средств ухода.

Она выбрала правую сторону кровати, я пристроился на левом краю.

Я не позволял себе уснуть, чтобы не нарушить обещание и не перекатиться во сне, коснувшись Элизабет.

Я слушал дыхание их обоих и смотрел на зеленые инопланетные цифры электронного будильника.

В 4.57 Элизабет прошептала:

– Бартоломью?

– Да? – прошептал я.

– Прости, если я задурила тебе голову сегодня вечером.

– Ты не задурила.

– Правда?

– Правда.

В 5.14 она прошептала:

– Спасибо.

– Тебе тоже спасибо, – ответил я.

Так мы пролежали в темноте еще два часа, пока Макс не проснулся и не стал прыгать между нами на нашей кровати, безостановочно вопя: «долбаный кошачий парламент! долбаный кошачий парламент!»

И, должен признаться, неукротимый мальчишеский энтузиазм Макса значительно повысил мое настроение, несмотря на все пережитое.

Хорошо, когда у тебя есть друзья.

И до меня стал доходить смысл предсказаний на печенье, который я сначала не понял.

Пока мы шли по городу к главной цели нашего приезда в Оттаву, Макс рассказал нам все, что необходимо знать о Кошачьем парламенте.

Как повествует местная легенда, здания парламента охранялись от мышей и крыс колонией кошек, исключительно талантливых по части ловли этих грызунов. Так продолжалось до 1950-х годов, когда грызунов предпочли уничтожать ядами. Но служащие, смотревшие за порядком в зданиях, несколько десятилетий продолжали по доброте душевной кормить этих кошек. Затем к служащим присоединилась часть местных жителей, и все вместе они выделили кошкам специальную территорию, где они могли бы жить одной семьей, или колонией.

Теперь там можно видеть два белых миниатюрных дома за железным забором, сквозь который кошки могут свободно пролезать. Дома имеют крытую плиткой крышу и четыре входа под своего рода навесом, на котором кошки могут проводить свой досуг. Над крышей левого дома развевается маленький красно-белый канадский флаг.

Устроен там также дощатый настил, чтобы кошки могли по нему прогуливаться. Настил при необходимости очищают от снега.

Миски с едой расставлены в разных местах в домиках и около них. Макс говорит, что волонтеры кормят кошек также ежедневно.

Я решил, что район вокруг Парламентского холма действительно напоминает Англию, хотя я никогда в Англии не был и вряд ли когда-нибудь попаду туда.

Задняя сторона парламентского здания закруглена, как у собора; у здания много изломанных завитков, что опять же делает его похожим на космический корабль. С Максом, однако, я этим наблюдением не поделился.

Ранним утром следующего дня, после того как отец Макнами присоединился к маме на небесах или в чистилище, мы подходили к Парламентскому холму. По дороге Макс рассказал нам все вышеизложенное, а затем, завидев вдали своего первого кота, понесся вприпрыжку вперед, как радостный мальчик, оставив нас с Элизабет позади.

Он действительно несколько раз подпрыгнул на бегу, вопя:

– Долбаный Кошачий парламент! Долбаный Кошачий парламент! Я наконец-то здесь, блин!

– Ты был когда-нибудь настолько счастлив? – спросила меня Элизабет, и, честно говоря, я подумал, что ни разу за всю свою жизнь не испытывал такого восторга.

Добежав до кошачьего убежища, Макс схватился за ограждение и стал рассматривать нескольких котов, вышедших погреться под утренним солнцем.

Элизабет остановилась футах в двадцати позади Макса, я остановился тоже, чтобы дать Максу беспрепятственно насладиться моментом.

Когда мы все же подошли к нему, все лицо его было в слезах: они замерзали у него на подбородке, образовав своего рода бороду.

Губы его дрожали.

Он шмыгал носом и фыркал.

– С тобой все в порядке? – спросила Элизабет.

– Это, блин, прекрасно.

– Кошки? – спросил я.

– Да, блин! А также тот факт, что люди, блин, заботятся о бездомных кошках. О кошках! Столько долбаных лет! Они дали им убежище. Они кормят их. Они не бросили кошек, когда, блин, надобность в них отпала. Эти кошки не приносят обществу никакой пользы, а люди все равно кормят их. Ну разве это, блин, не прекрасно? Разве это, блин, не гуманно ? Вы, надеюсь, понимаете, о чем я, блин, толкую? Долбаный Кошачий парламент – самое прекрасное место на земле, а? Вы согласны? Вы видите, как это, блин, прекрасно?

Мы покивали, наблюдая за тем, как две кошки, пестрая и серая полосатая, поедают кошачий корм.

– Вы только посмотрите на них! Только, блин, посмотрите. Это прекрасно! Это охрененно прекрасно! Это существует!

Минут через двадцать мы с Элизабет отошли к скамейке неподалеку, откуда наблюдали за Максом.

Несколько детишек в сопровождении их мам остановились, чтобы посмотреть на котов. Их сходство с Максом бросалось в глаза: притом что он произносил по меньшей мере одно нецензурное слово в каждой фразе, пусть даже состоящей из трех или двух слов, он, несомненно, сохранил по-детски чистое сердце.