Сергей Марнов - Три блудных сына

Между тем, в страну почти беспрепятственно проникали настоящие, непридуманные враги. Немецкие шпионы и диверсанты закреплялись на местах, готовились, составляли для немецкой армии карты, которые будут лучше и подробнее советских. В роковой день 22 июня 1941 года они перережут линии связи, внесут дезорганизацию в работу тыла, полностью обеспечат «товарищу Гитлеру» то, что на языке военных называется «стратегическая внезапность». Впрочем, это всего лишь абстрактный термин, в реальной военной практике такого почти никогда не бывало. Если точнее, то это самое «почти» полностью укладывается в день 22 июня 1941 года.

«Товарищ Гитлер» и генералы его штаба разжижением мозгов не страдали, и план «Барбаросса» не был глупостью. По всем законам военной науки гибель Красной Армии представлялась неизбежной; она и состоялась. Почти. Ветераны войны, ценой огромных, несопоставимых с немецкими потерь отбившие чудовищный натиск нацистов, часто говорят: «Все висело на волоске!» Кто же удержал этот волосок?

В мемуарах немецкого солдата, воевавшего в 1941 году под Ленинградом, есть интересный эпизод. В ночном небе появился «огромный портрет русской Мадонны»; по мнению того солдата, именно Она и остановила немецкое наступление.

Кто знает? Нация «блудных сыновей» тысячами убивала священников, превращала храмы в места разврата – под пение дурацких частушек, написанных дурацкими «поэтами». Чем эта нация заслужила такую милость? Да ничем! По человеческой справедливости, она заслужила уничтожение; но Милосердие Божие – выше любой справедливости.

Чудо произошло по молитвам святых исповедников и мучеников, которых в России первой половины XX века оказалось больше, чем за предшествующую историю христианства во всем мире.

И в хоре этих молитв звучал чистый, прозрачный голос слепой с детства старушки, отошедшей к Господу 29 июля 1936 года. Место ее захоронения неизвестно; предположительно, где-то в районе метро Владыкино, недалеко от храма Рождества Пресвятой Богородицы. Проезжая мимо этого храма, почитатели святой старицы обязательно осенят себя крестным знамением и крикнут, шепнут, подумают:

– Блаженная, помоги!

И помощь приходит.

Дети председателя сельсовета Петра Аркадьевича Троицкого почти совсем перестали расти. Перепуганная жена пыталась водить их по врачам, но Петр Аркадьевич лишь качал головой и тихо говорил:

– Эта… не надо. Никакие доктора не помогут, потому – памятка это, от Блаженной. Лучше им маленькими в… хорошее место, чем рослыми в плохое…

Даже в разговоре с домашними коммунист Троицкий опасался произносить слова «Царство Небесное», «Ад», но мысленно представлял себе «плохое место» и очень боялся. После «изъятия» Блаженной он вообще стал осторожным и старался никого не обижать, никого не задевать. Шел по жизни, как по стеклянному лесу, где за каждую разбитую веточку придется непомерную цену платить.

Каким-то чудным стал Петр Аркадьевич. Когда ему жаловались на трудности, он всегда произносил странную фразу:

– Но это же хорошо! За трудности благодарить надо! А как совсем тяжело станет, надо скорее, скорее благодарить!

Одни крутили ему вслед пальцем у виска, а другие с недоумением и вопросом в голосе произносили:

– Блаженный?

Услышав от врачей страшный диагноз, по существу, приговор, Петр Аркадьевич повеселел и даже внешне как-то помолодел. Быстро привел в порядок свои земные дела, написал заявление об уходе с работы «в связи с предстоящей скорой смертью» и лег умирать.

Странная это болезнь – рак. Одни считают ее проклятием рода человеческого; другие – милостью Божией. Действительно, какая еще болезнь задолго до смерти предупреждает: «Готовься, ты получил повестку»?

Причем при одних и тех же обстоятельствах боли могут быть такими чудовищными, что и наркотики не помогают, а может их и вовсе не быть; после появления первых признаков заболевания прожить можно и полгода, и год, и пять лет, и больше… В общем, каждому – свое. Очень странная болезнь!

Петр Аркадьевич Троицкий умирал мучительно. Жена освоила несложные навыки медсестры: сама делала ему уколы, ставила капельницы, но самое большее, чего ей удавалось добиться, – несколько часов тревожного забытья. Не помогали даже сильнейшие лекарства – те самые, после использования которых пустые ампулы полагалось сдавать под расписку.

По случаю жаркой погоды окна в избе были раскрыты, и вся деревня могла слышать, как кричит от нестерпимой боли умирающий председатель. Бывший председатель.

Двое мужчин остановились недалеко от избы председателя и слушали. Тот, что моложе, злобно сплюнул в песок и сказал:

– Кричи, кричи! Это тебе не Блаженную поднимать!

Старший покачал головой и укоризненно ответил:

– Что ты такое говоришь?! Ему же больно! Разве Блаженная учила нас чужой боли радоваться?!

– Прости, дядя Макар. Просто… сердце заходится, как вспомню, что он сделал. Я ж три года мучился: горб на спине рос, помнишь? Врачи ничего понять не могли, не то что сделать. Ходить не мог, лежать не мог… уже и дышать не мог! А больно-то как было! День, ночь – без разницы.

Три года, дядя Макар! Помазали мне горб маслицем из лампадки Блаженной – сразу дышать смог, а через полгода и вовсе от горба избавился! [155]А этот ее с кроватки сгреб и потащил. Слышал, она кричала от боли?

– Один раз крикнула, потом успокоилась. Погоди, погоди… давай послушаем, что он кричит.

А между тем, вопли больного становились все громче и пронзительнее. Они разносились по деревне, и многие жители затыкали уши, закрывали окна, чтобы ничего не слышать.

– А-а-а!!! Не могу больше, а-а-а!!! Слава Богу!!! Слава Богу!!! А-а-а-а-а! Сил уже нет никаких, а-а-а-а!!! Слава Богу, слава Богу, слава Богу, а-а-а-а-а!!!! Помоги, Блаженная, помоги-и-и-и-и!!!!

Крик внезапно оборвался, и побледневший молодой мужчина схватил старшего за рукав рубахи.

– Дядя Макар, давай помолимся о нем, скорее! Пусть он больше не мучается!

Макар согласно кивнул, вытащил из кармана старенький, потрепанный молитвослов и раскрыл заранее заложенную страницу: «Канон молебный при разлучении души от тела»…

…А в избе высохшая от постоянного недосыпания женщина кинулась к постели мужа, готовясь увидеть покойника. Но тот был еще жив, находился в сознании, смотрел весело и спокойно.

– Тебе лучше, Петя? Что-нибудь принести?

– Лучше, лучше. Эта… совсем хорошо. Ты бы послала за священником, а? Я потерплю еще чуток, но тудыльча помру, скорей бы попа…

– Да я уж послала, Петя, давно. Должен скоро приехать…

– Умница! Ты, Катя, пригляди, чтобы дети коммунистами не стали… глупость это – социализмы всякие строить, одна только глупость. Вот моя жизнь и кончилась, а что осталось? Ничего не осталось, как и не было ничего. Вчера еще босиком на речку бегал, пескарей для мамки ловил, а сегодня вот ухожу… Хорошо как, и не болит ничего. Ты мне, Катя, верь, я подсмотрел, что там, дальше! Нет для человека ничего важнее смерти, ничего…