Дж. Редмирски - По дороге в вечность

– Согласен, – отвечаю я и надеваю ей на палец обручальное кольцо, купленное в Чикаго.

Кэмрин шумно вздыхает.

Затем пастор поворачивается к Кэмрин и спрашивает:

– Согласна ли ты, Кэмрин Беннетт, взять Эндрю Пэрриша своим законным мужем, дабы жить с ним в радости и горе, в богатстве и бедности, любя его, лелея его и заботясь о нем отныне и до конца жизни?

– Согласна.

Я подаю ей кольцо. Надо сказать, что Кэмрин лишь недавно узнала о существовании этих обручальных колец. Она надевает кольцо на мой палец.

– Отныне объявляю вас мужем и женой, – произносит пастор Рид долгожданные завершающие слова.

Он разрешает мне поцеловать невесту. Целоваться нам хотелось с самого начала церемонии. Теперь же, когда нам это позволено, мы просто стоим и смотрим друг на друга. Каждый из нас видит другого в ином свете. Этот свет стал намного ярче, чем был с тех пор, как судьба свела нас в автобусе, на территории Канзаса. У меня начинает щипать в глазах. Я подхватываю Кэмрин на руки и крепко целую. Она снова плачет. Я кружу ее по песку. Моя мамочка ревет, как младенец. А я улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь.

Кэмрин – моя жена.

Я только что стала Кэмрин Пэрриш. Голова идет кругом от захлестывающих чувств. Я плачу, а что-то внутри меня взахлеб смеется. Я возбуждена и, как ни странно, встревожена. Смотрю на новенькое кольцо и понимаю, каких денег стоило оно Эндрю. Потом перевожу взгляд на его кольцо, почти такое же, только мужское. Не стоит сердиться на Эндрю за кольца. Такие вещи покупаются однажды и на всю жизнь.

Марна рыдает так, будто у нас не свадьба, а похороны. Я подхожу и обнимаю свою свекровь.

– Добро пожаловать в семью, – говорит она дрожащим от слез голосом.

Я благодарю ее и смахиваю слезы.

Эндрю обнимает меня за талию. К нам подходит пастор. Марна заговаривает с ним. Убедившись, что им не до нас, мы отходим в сторону. Эндрю не может оторвать от меня глаз. Я краснею.

– Ты что?

Он мотает головой и продолжает сиять.

– Я люблю тебя, – говорит он.

Меня снова тянет заплакать, но я сдерживаюсь.

– И я люблю тебя.

Медовый месяц мы проводим весьма нетрадиционно: в квартире. Нет, дело не в нашем равнодушии к традициям. Мы дождемся нашей первой заграничной поездки, которая и станет настоящим медовым месяцем.

– И куда мы поедем? – спрашивает Эндрю.

Мы сидим возле дома на пластиковых стульях, потягиваем пиво. Издали доносится музыка. Возможно, с пляжа или из парка.

– Не знаю, – отвечаю я и отхлебываю из бутылки. – Хочешь заключить пари?

Эндрю почесывает нижнюю губу. Он издает какой-то нечленораздельный звук, тоже припадает к пиву и только потом произносит:

– Думаю, первым местом, куда мы отправимся, будет… – Он театрально кривит губы. – Бразилия.

– Бразилия? Что ж, хорошо. Но у меня появилось странное ощущение, что сначала мы поедем в Италию.

– Серьезно?

– Угу.

Мы одновременно прикладываемся к бутылкам.

– Наверное, есть смысл заключить пари, – говорит Эндрю, и ямочка на правой щеке начинает углубляться.

– Пари? Отлично. Принимаю.

– Если это все-таки окажется Бразилия, ты пойдешь со мной на пляж, одетая так, как принято в Рио-де-Жанейро.

Я не сразу понимаю, чего это он развеселился, а когда врубаюсь, у меня, что называется, отваливается челюсть.

– Ни… за… что!

Эндрю хохочет.

– Я не появлюсь на общем пляже топлес!

Он запрокидывает голову и хохочет еще громче:

– Детка, я сомневаюсь, что местный стиль это подразумевает. Нет, тебе придется надеть бразильское бикини. А то помнишь, в каком купальнике ты красовалась во Флориде? Только надписи не хватало: «Я порядочная девушка». У тебя же такое потрясающее тело.

Допив остатки, он шлепает пустую бутылку на столик.

Немного подумав, я соглашаюсь.

Эндрю удивлен моей покладистостью.

– А если это будет Италия, – усмехаюсь я, – ты споешь мне серенаду на Испанской лестнице… по-итальянски.

Я закидываю ногу на ногу, зная, что этот жест всегда его заводит.

– Ты шутишь, – возражает он. – Я никогда не пытался петь по-итальянски.

– Пари есть пари, – пожимаю я плечами. – Если я выиграю, ты найдешь способ разучить длинную итальянскую серенаду.

Эндрю качает головой и поджимает губы.

– Договорились, – наконец бурчит он.

Роли, Северная Каролина. Июнь

– Сюприз! – вопят несколько голосов.

Я вхожу в дом. В наш с Эндрю дом.

Для меня это действительно сюрприз. Передо мной – Натали, за спиной которой стоит Блейк. Здесь же подруги из моего любимого «Старбакса» и Сара – сестра Блейка. Я познакомилась с ней две недели назад, сразу по приезде в Роли.

– А какой повод? – спрашиваю я, пытаясь успокоить дыхание.

Честно говоря, эти вопли меня сильно напугали. Я смотрю на Эндрю. Он улыбается во весь рот. Наверняка причастен к сюрпризу.

Натали, с новыми золотисто-каштановыми прядками в волосах, крепко обнимает меня:

– Это официальное торжество по поводу твоего возвращения домой. – Она как-то странно усмехается и смотрит на Эндрю. – У тебя на физиономии так и написано: «А чего это она вдруг спохватилась?»

– По-моему, ты меня нормально встретила, – говорю я, до сих пор не понимая, куда она клонит.

– Нормально, но не с полным радушием. А тебе не показалось, Кэм, что я вела себя так, будто что-то скрывала?

Похоже, что да. Начинаю вспоминать, как вела себя Натали после нашего возвращения. Вроде она была рада, однако привычной бурной радости я не увидела. Даже решила, что Блейку наконец-то удалось ее обуздать.

– Но у нас и мебели нет, – говорю я Эндрю.

– Есть! – орет Натали, хватая меня за руку.

Натали тащит меня в гостиную, где стоят восемь кресел «бобовый пуф» [14] «Бобовый пуф» – это большой мешок, часто кожаный или пластиковый, наполненный какими-нибудь маленькими шариками или полистиролом, а не фасолью, как это переводится с английского. Своеобразное «кресло», которое приобретает форму того, кто на нем сидит. Подобные «кресла» были очень популярны в 1970-х годах, особенно в домах хиппи. . В центре комнаты – четыре красных ящика из-под молока, на которых лежит деревянная панель. Надо понимать, это «кофейный столик». До темноты еще несколько часов, но в жестяных крышках от печенья укреплены три незажженные свечи.

– Какая прелесть! – смеюсь я. – Зачем нам прочая мебель, когда у нас есть такие потрясающие ретрокресла!

Конечно же, я шучу, и Эндрю это знает.

Эндрю плюхается на ближайший пуф и расставляет ноги.

– Кресла – это прекрасно, но я бы все же предпочел спать на кровати, а не на полу, – говорит он.

Я сажусь на соседнее кресло, устраиваясь поудобнее. Все остальные идут вместе с Натали и Блейком смотреть кухню.