Юлия Петрова - Ничья по-английски. Исповедь эмигрантки

Но наконец Роджер появился. Он выглядел встревоженным и злым. Коротко бросив: «Привет, извини за опоздание», он погрузил мои сумки в багажник. Не зная, что сказать, я тихонько села в машину. По пути мы не разговаривали. Роджер звонил кому-то и улаживал рабочие дела.

Я представляла себе этот важный день как-то иначе.

Дома Роджер действовал на автопилоте. Он выделил мне маленькую полку в гардеробе, но даже мой скудный походный набор туда не помещался. Поэтому Роджер решил оставить половину вещей в сумке — «временно». Вздыхая и зная, что нет ничего более постоянного, чем временное, я покорилась. Постепенно я начала привыкать делать все так, как велит Роджер.

Он заказал еду на вынос и дважды мы занимались сексом — до и после ужина. В обоих случаях в этом было мало страсти. Я начала подозревать, что он просто боится. Боится, наверное, даже больше, чем я. Он не знал, как себя вести с кем-то, кто поселился в его доме, и пытался чем-то заполнить каждую паузу. Но единственным, что он мог хорошо делать, был секс. На этом строились наши отношения. Стоит ли говорить о том, что никто из нас не получил удовольствие? Вскоре Роджер заснул на диване, и я накрыла его одеялом. В раковине меня ждала грязная посуда. Да здравствует благословенная жизнь домохозяйки!

Этого ли мне хотелось, спрашивала я себя, мо́я тарелки. Насколько мне вообще знаком этот человек? Зачем я здесь? У меня, погребенной под ежедневным потоком проблем и несчастий, не было возможности сесть и все обдумать. Но теперь, в ночной тишине, когда Роджер лежал всего в нескольких метрах от меня, для этого был подходящий момент. Или неподходящий? Первый день, яркие эмоции, волнения… они могли исказить реальность.

Я решила подождать еще недельку и посмотреть, что будет. Другими словами, я позволила жизни и дальше вести меня согласно ее собственному, загадочному плану.

Следующие две недели только углубили мои сомнения.

С одной стороны, все было не так уж плохо. Полуголодная жизнь в Лондоне закончилась, теперь я могла расслабиться и не беспокоиться о пропитании. Роджер отлично меня кормил — он покупал лососину и креветки, курятину и говядину, салаты, напитки… Он приглашал меня в рестораны и даже подарил мне новую одежду. Будучи под присмотром, я могла больше не волноваться по поводу выживания.

Но появилась другая проблема — и не одна. Вскоре мы поняли, что у нас мало общего. Роджер интересовался очень специфическими темами — букмекерскими конторами, бильярдом, британскими мыльными операми. Из всех его увлечений я разделяла только страсть к путешествиям. Но мы были безумно далеки от каких-либо совместных поездок.

А еще ему не нравилось, как я одеваюсь. К примеру, высокие каблуки в комбинации с джинсовыми шортами заставляли Роджера трястись от гнева, а короткое платье считалось преступлением.

— Если хочешь быть моей девушкой, научись себя вести. Я не потерплю рядом с собой дешевую шлюху, я не хочу, чтобы люди надо мной смеялись, — кричал он.

Я объяснила, что привыкла носить красивые вещи, и что в Киеве или Лондоне никто бы даже не заметил меня в толпе. Но напрасно. По мнению Роджера, это был стиль больших городов, а не маленького Телфорда.

— Я не хочу, чтобы все парни в пабе на тебя таращились. Мне не нужен этот стресс. Я слишком стар для такого дерьма. Мне нужна нормальная женщина, — визжал он.

В общем, не могло быть и речи о том, чтобы надеть в ресторан тартановую мини-юбку, которую он сам мне и купил. Зато дома Роджер просил — практически заставлял меня — ее носить. Это его чрезвычайно возбуждало. Он крепко сжимал меня, шепча мне на ухо: «Если бы только мои друзья тебя сейчас увидели! Я такой везучий!» Мне трудно было это понять. В спальне он поддавался похоти и говорил вещи, которые никак не вязались с его пуританскими взглядами. Но, когда я его об этом спрашивала, он только улыбался: «Я был возбужден, чего же ты хочешь?»

Это была не единственная его странность в спальне. Каждый день Роджер менялся — и не в лучшую сторону. Из нежного, заботливого любовника он превратился в разъяренного зверя и насильника. Первые опыты с плавными, но страстными движениями, были уже давно забыты. Теперь он предпочитал срывать с меня одежду, душить меня, шлепать по попе, дергать за волосы, бить по лицу и материться.

Когда это стало регулярным, я утратила все удовольствие — осталось лишь унижение. Однако я видела, как Роджер счастлив, и не останавливала его. Это было неким подтверждением того, что он во мне нуждается — по крайней мере, в постели.

Я поняла, что дела зашли слишком далеко после того, как однажды во время секса Роджер достал свой ремень и набросил мне на шею. В порыве страсти он затянул его слишком сильно, и мир вокруг меня погрузился во тьму. Я стала задыхаться.

— Пожалуйста, перестань, — попросила я, пытаясь поймать его за руку.

Но это было тщетно. Роджер был сзади, поэтому я не могла до него дотянуться. Борьба только усилила его пыл.

— Родж… по… по…жалуйста, — мне не хватало воздуха, и слова застревали в горле.

Никакой реакции.

И тут пришло ужасное понимание — он маньяк! Он может убить меня. И убьет, если его не остановить. Я запаниковала.

Заметив мои трепыхания, Роджер ослабил захват.

— Хочешь, чтобы я тебя отпустил?

— Дд…а, — теперь я могла только хрипеть.

— Да? Да? — он встряхнул меня. — Что ты говоришь?

— Да! — это слово обожгло мое горло.

— Тогда ты должна быть послушной девочкой и слушать, что говорит папочка, о’кей?

— О’кей…

— Хорошо, маленькая сучка. Тогда повторяй за мной. Я…

Готовая сказать что угодно — лишь бы снова нормально дышать — я просипела:

— Я…

— …всего лишь…

— …всего лишь…

— …маленькая…

— …маленькая… — каждое слово давалось мне с неимоверным трудом.

— …украинская…

— …ук…ра…инск…кая…

— …дешевая шлюшка! — закончил он.

Даже в этом полусумасшедшем, полумертвом состоянии я испытала шок. Он хотел, чтобы я сказала, что «Я всего лишь маленькая украинская дешевая шлюшка». Он, человек, которого я обожала!

Роджер дернул сильнее.

— Ну? Я жду! Говори, ты, шлюха!

У меня из глаз хлынули слезы — как будто кто-то открыл кран.

— Не слышу!

Нет, это было невозможно! Теперь я бы уже ничего не сказала — неважно, как сильно был затянут пояс. Страх прошел, и я больше не боялась глупо умереть в этой кровати. Потому что хуже быть уже не могло. Роджер убил меня своими кошмарными, жестокими, невероятными словами!

Заметив, что я затихла, Роджер прекратил пытку.

— Мария?

Я не ответила. Просто безжизненно лежала и молчала.

— Эй! Ты в порядке?

Даже при всем своем желании я ничего не могла сказать.

— Мария? — на этот раз взволнованный Роджер развернул меня. Как марионетка, я безвольно повисла у него на руках.