Хуан Хосе Мильяс - В алфавитном порядке

Передача закончилась, но родители даже не пошевелились. Казалось, ничего другого они вообще не делают, только смотрят телевизор. Потом мать раза два все же поднималась с дивана, уходила в кухню и возвращалась, что-то дожевывая. После выпуска рекламы началась передача о здоровье. Вышел доктор в белом халате и объяснил, что из-за тех изменений, которые претерпевает в последнее время язык и, значит, действительность, люди перестали умирать (разумеется, он сказал умиать) как полагается, а потому необходимо оказывать находящимся при смерти помощь непосредственно перед самой кончиной.

– Потому что иначе, – добавил он, – похоонные бюо не сумеют сп’авиться с таким количеством недопокойников.

И вслед за тем продемонстрировал некий инструмент, который, по его словам, очень просто изготовить в домашних условиях, чтобы затем граждане использовали его на недопокойниках.

После этого на экране возник министр обороны и культуры и донес до телезрителей бесценные сведения: судя по всему, книги оказались способны выживать в неблагоприятных условиях и перестали разлагаться с прежней скоростью, создав себе нечто вроде особого укрытия. Их, значит, можно собирать и до окончательного распада еще какое-то время использовать. Однако, добавил министр, посуровев лицом, обнаружены шайки браконьеров, которые потрошат найденные книги и продают слова и буквы на черном рынке. И напомнил гражданам, что подобное деяние, равно как и индивидуальное владение книгами, категорически запрещено по закону, так что каждый сознательный член общества, обнаружив книгу, обязан сдать ее в министерство обороны и культуры, где компетентные специалисты решат, можно ли использовать ее в тех или иных целях.

При этих словах мои родители переглянулись и заговорщицки усмехнулись. И я догадался, что запрет они преступают уже довольно давно. А в завершение министр похвалил граждан за манифестации в защиту танков и призвал выступить также и в поддержку пистолетов.

Тут мама наконец поднялась с дивана и попросила меня сходить с нею на рынок.

Мы спускались пешком, потому что с тех пор, как электричество стало электичеством , лифт работал с перебоями. А лестница, хотя и лишилась пеил, а ступени на многих ма’шах были выщерблены и поломаны, все же казалась безопасней. Когда выбрались на улицу, я сразу заметил, что вокруг что-то неуловимо, но непреложно сместилось, исказилось – без сомнения, потому, что слово реальность осталось без буквы р и было теперь еальностью . И навстречу нам шли не прохожие, а похожие, и взоы, которыми они нас окидывали, были по-змеиному неподвижны и так же вселяли тревогу. И все двигались по тротуарам безмолвно, никто ни с кем не заговаривал, как будто это были животные, а не люди. Мама спросила, смогу ли я отличить существительное от прилагательного, а местоимение от наречия. Мне бы хотелось без уверток и экивоков ответить: «Нет!», но вид у нее был такой озабоченный, что пришлось уклончиво сказать, что с грамматикой я не очень в ладу.

Когда пришли на рынок, направились сразу же, времени не теряя, в мясной ряд и встали там в очередь. Вскоре я заметил, что под видом мяса там более или менее откровенно торговали словами. И какая-то дама средних лет, потребовавшая десяток существительных, шумно возмущалась тем, что ей хотели подсунуть наречий. Мясник объяснял, что, мол, достает товар всякого рода и к каждому десятку существительных прицепляет пару наречий – точно так же, как на каждый килограмм отбивных должен докладывать два-три кило толстого края. Дама не унималась и твердила, что от наречий нет ни малейшего прока, а мясник тогда продемонстрировал их очереди – это были любезно и достаточно – и объяснил, что если поставить одно или другое на выбор рядом с каким-нибудь существительным вроде цыпленка , то еда получится очень даже вкусная и сытная, особенно по нашим-то нелегким временам.

Покупательница нехотя выслушала объяснения и удалилась. А я мало-помалу стал сознавать, как важно различать разные части речи. Продавались еще и союзы, предлоги, причастия с деепричастиями, слоги и отдельные – россыпью – буквы. Когда очередь дошла до нас, мясник извлек из-под прилавка букву р , и все мы буквально замерли с открытыми ртами, вновь ощутив ее уже полузыбытый, подрагивающий на кончике языка вкус. Мясник, расхваливая товар, стал перечислять все, на что только может пригодиться эта буква. Поставленная между а и и, она вернет мандарину его первозданный вкус, а матеи , обретя ее, вновь станут матерями и обретут былую нежность к своим детям. При этих словах он посмотрел на нас с мамой. Она заколебалась было, но мясник сказал, что эта р – последняя и что она – свежайшая, только сегодня утром вырванная из книжкиного нутра, а потому до тех пор, пока не рассыплется прахом, будет пригодна для многократного использования. Я подумал, что поставлю ее в Лауу и верну Лауру.

Цена была умопомрачительная, но у мамы в сумке отыскались припрятанные обручальное кольцо и два серебряных браслета, и мясник, на глазок оценив, согласился принять их в уплату. И мы, стало быть, купили р и полдесятка существительных. Уже покидая рынок, в дверях, увидели торговца готовыми фразами, который задешево предложил нам В рот, закрытый глухо, не влетит муха и Страх сидит во мне, но мухи были нам отвратительны, и потому мы купили вторую, имея в виду разобрать ее и извлечь важное и ценное слово страх .

И со всем этим добрались до дому. Отец, который по-прежнему сидел у телевизора, поначалу огорчился при виде наших покупок и заявил, что нам всучили ни на что не годные наречия, но, когда мы предъявили ему наше Р , забыл обо всем на свете. И эта буква, покуда жила, доставляла нам много отрады – мы вставляли ее куда только можно (включая ресницы, благодаря которым можно было моргать, как раньше), но уже через несколько часов она распалась: мясник наврал нам – она оказалась не первой свежести. Из существительных помню два – стакан и поцелуй, потому что нам очень нравилось, что можно опять целоваться и пить воду, не ловя ртом струю из-под крана. Что же касается готовой фразы (Страх сидит во мне) , то она оказалась хоть и твердой, но чересчур хрупкой и сломалась при попытке извлечь из нее слово страх .

Ну а когда мы все их истратили, все стало как прежде или даже хуже, потому что каждый час уносил какое-нибудь слово или букву и их исчезновение снова сужало горизонт реальности. Я понял, что все это – вроде прогрессирующей слепоты, и, покуда мои родители сидели перед телевизором, не моргая и дыша со свистом, потому что вместо бронхов теперь опять были бонхи , слонялся по квартире, пытаясь подсчитать последние потери. Не было ни трусов, ни ремня, ни шариковых ручек. Исчезли также двери и картины со стен, но, впрочем, я не мог точно вспомнить все, что было и чего не стало тут, хоть и часто наведывался сюда с другой стороны. И кроме того, думать одними картинками, не имея в запасе слов-обозначений, было очень изнурительно, и я скоро выдохся – прежде всего потому, что понял: поскольку мне некому представить мою инвентаризацию, я и сам скоро позабуду о ней.