Хуан Хосе Мильяс - В алфавитном порядке

– Решайте поскорей. Боюсь, будут осложнения на сердце.

Я понятия не имел, зачем нужна операция и как тут одно может быть связано с другим, хотя, когда мне бывало очень страшно, чувствовал, что сердце колотится прямо в горле. И, чтобы отделаться от этих мыслей, я закрыл глаза, сделал небольшое усилие и вернулся на другую сторону носка или жизни. Там все было в точности так, как я оставил это, уходя: хотя звонка на перемену еще не было, все мы толпились во дворе и глядели, как, выстроясь по предметам, вылетают из окон разнообразные учебники. Учителя, кажется, попытались воспрепятствовать бегству и закрыли окна, но увесистые тома в твердых переплетах разбили стекла. Учебники математики покинули школу в безупречно ровном строю, вроде того, каким летит косяк диких гусей, тогда как грамматики устроили небольшую свалку, в которой иные потеряли страницы, и те кружились, как перья, у нас над головами. Мы подбегали к ним, ловили и рвали их на мелкие кусочки, чтобы и следа не оставалось от этой гадости. И каждый раз, как из окон вылетала очередная стая учебников по тому или иному предмету, мы, задрав головы к небу, хлопали в ладоши и хохотали как сумасшедшие. Одна моя часть сознавала, что есть в этом ликовании нечто дикарское, но другая не могла не наслаждаться зрелищем. Учителя озабоченно переговаривались друг с другом, но видно было, что их тоже забавляет нежданное происшествие. Тогда я понял, что и у взрослых тоже – по две стороны.

Все утро мимо нас неслись книги, а потом выяснилось, что такое творится по всему городу. Книги улетали не только из школ, но и из библиотек, читален и квартир. И около полудня от множества томов, что реяли и парили над крышами, потемнело небо. Помню, что на какое-то мгновение во мне шевельнулась тень сожаления, но – ненадолго, потому что трудно грустить, когда вокруг бушует такое всеобщее и безудержное ликование. Несколько старшеклассников с видом налетчиков врывались в классы, набивали замешкавшимися книгами портфели, а потом открывали их всем на радость. И книги суматошно выпархивали оттуда, как голуби из клетки, и сперва бестолково метались в воздухе из стороны в сторону, но вскоре, набрав высоту, определяли направление и скрывались в поднебесье.

Когда пришло время обеда, нам велели отправляться по домам. Большинство моих товарищей шли кучками, по трое-четверо, чтобы и дальше обсуждать происшествие и с удовольствием представлять, на что похожи будут теперь уроки литературы без литературы, иностранных языков – без иностранных языков, а истории – без единой истории. И в тот день нам ничего не задали на дом, потому что задания эти не по чему было готовить. Я-то предпочел возвращаться один, чтобы без помехи пройти мимо того угла, на котором обычно останавливалась поболтать с подружками Лаура. Да, я продолжал думать о ней и о ее деснах. Мое открытие стало самым крупным событием за весь этот день, затмив даже исчезновение книжек. Хотя меня очень волновало, что сейчас я опять ее увижу и мы с ней даже обменяемся теми ужимками, которые будут равносильны раздеванию друг перед другом, я побаивался, что все это – мои выдумки, а на самом деле она не обращает на меня никакого внимания.

Она стояла там же, где всегда, образуя с другими девочками круг, причем все смотрели куда-то вниз, как будто рассматривали какую-то зверюшку у себя под ногами. И хохотали на всю улицу. Лаура заметила меня и крикнула:

– Иди сюда, взгляни на это.

Я подошел вплотную и увидел, что одна девчонка, присев на корточки, со всеми предосторожностями извлекает из ранца маленькую книжку в разноцветной обложке. Книжка пыталась высвободиться, трепыхалась у нее в руках, как птичка, рвалась из сжимавших ее пальцев.

– Отпусти, отпусти, а то страницы порвешь, – крикнула Лаура.

Подружка разжала руки, и книга испуганно и неловко заметалась перед этим частоколом ног, как мечется по комнате, натыкаясь на стены, крупная бабочка, но уже в следующую минуту взвилась над нашими головами и скрылась за домами. Тогда Лаура взглянула на меня и улыбнулась так, что стала видна внутренняя часть ее нижней губы. Я был очень возбужден, но все же не потерял самообладания, что непременно случилось бы со мной по другую сторону бытия, а только в свою очередь послал ей улыбку и убедился, что Лаура разглядывает мои зубы и губы с тем же удовольствием, что я – ее. Кажется, я даже не заметил, большие ли у нее глаза, не обратил внимания, как развеваются ее волосы, не постарался запомнить это, чтобы потом, когда ее не будет передо мной, оживить в памяти ее облик.

Время от времени над нами пролетали книги – поодиночке или целой стайкой, – и мы весело смотрели им вслед. Наконец девочки пошли по домам. И я тоже, но по дороге остановился перед разбитой витриной книжного магазина. Хозяин рассказывал стоявшим на тротуаре зевакам, что толстый альбом репродукций с маху, одним ударом прошиб массивное стекло и в образовавшуюся брешь устремились прочие товары. Хозяин уверял, что, когда он попытался было удержать их, на него набросились сразу несколько книг в твердых переплетах и чуть не выбили ему глаз. Все лицо у него было в кровоподтеках и бровь рассечена.

Я торопливо шагал домой, но, проходя мимо газетного киоска, заметил на тротуаре огромную тень – ее отбрасывала газета, тоже раскинувшая крылья и пустившаяся в полет. Киоскер был в отчаянии: журналы, подергавшись немного на своих прищепках, высвобождались и улетали. Газеты, плавно и величаво взмахивавшие огромными волнообразными крыльями, напоминали орлов, а журналы – соколов.

Дома царила атмосфера изумления и страха. Родители сидели на диване перед телевизором и смотрели репортаж об исчезновении книг. Я закричал, что в школе уже не осталось ни одной, но меня резким жестом призвали к молчанию. На экране мелькали кадры: через разбитые окна библиотек вырываются на волю толстенные, переплетенные в кожу тома. Не верилось, что такие махины могут летать, но они, покружившись, невесомо устремлялись ввысь. И, как чайки, парили, закладывали плавные виражи, скользили в поднебесье.

Энциклопедия и прочие отцовские книги пока стояли на своих местах, но, если прислушаться, можно было уловить негромкий беспокойный рокот, так что казалось, будто там, в глубине этой безжизненной, неодушевленной материи, совершается какая-то скрытая от глаз таинственная работа. Между тем на экране министр культуры призывал граждан не пытаться удерживать книги на полках, поскольку уже наблюдались случаи, когда в подобных ситуациях книги вели себя буйно. Сменивший его на экране министр обороны сообщил, что в его ведомстве пришлось стрелять по пятидесяти томам «Истории армии», набросившимся на офицеров, которые пытались закрыть им доступ к окнам библиотеки. Появились кадры валявшихся на полу распотрошенных, изрешеченных пулями книг.