Василий Аксенов - Одно сплошное Карузо (сборник)

Странное впечатление вызывают иной раз заявления представителей отдела МБ по связям с прессой и общественностью, а также интервью некоторых руководителей, в частности шефа разведки Примакова. Едва лишь выплывает что-нибудь из художеств КГБ на поверхность, нынешний МБ или разведка тут же стараются опровергнуть: нет-нет, господа, ничего подобного не имело места, это все несерьезные разговоры, жажда сенсаций, ничего более, КГБ – это солидная марксистская фирма и никогда такими глупостями, как «болгарские зонтики», не занималась. На что уж всему миру известное покушение на папу Иоанна Павла в 1981 году, однако и тут господин Примаков решительно открещивается: КГБ к этому делу никакого отношения не имеет! Очень странная ситуация, даже ведь и заботой о чести мундира этого не объяснишь, ведь мундиры-то, по идее, уже разные.

Так же и генерал Кандауров постоянно «раскидывает чернуху» перед иностранными журналистами, приносит из якобы открытых теперь хранилищ какие-то тоненькие папочки: вот, дескать, и все, что у нас есть в связи с вашим запросом, а то и вообще ничего не выносит, просто руками разводит – архив пуст. Так вот и с Владимиром Войновичем получается, и с Александром Солженицыным – никто не следил, не терроризировал, не отравлял. Дается как бы понять, что это все плоды художественного воображения. Страннейшая политика, основанная на все том же старом антисоветском анекдоте: «А где же лев? Какой лев?» Непонятен только смысл этой приверженности. Значит, все-таки преемниками себя считают, продолжателями общего дела? Да ведь и дела-то уже нет, лавочка обанкротилась. Дела, может быть, и нет, возразят мне, а извечный, почти метафизический принцип дела остался: бди!

Когда-то гэбэ про меня с упорством, достойным лучшего применения, распространяла, что меня никто не выпихивал из страны, а я сам за долларами уехал, да еще и товарищей оставшихся, «метропольцев», подвел. Дезуха эта шла через таких неожиданных людей, что я даже стал иногда ловить себя на мысли: а может, я и в самом деле за долларами уехал, может, и в самом деле нечист? И вдруг мой «куратор», полковник Карпович, покаялся на страницах «Огонька» и среди прочего любопытного сказал, что по приказу определенного высокопоставленного чина во все тяжкие выпихивали Аксенова в эмиграцию.

Этого чина Карпович не назвал, хотя уже тогда было известно, что это не кто иной, как генерал Бобков Филипп Денисович. Вряд ли можно ожидать от Бобкова каких-либо покаяний, он и сейчас, по всей вероятности, уверен в справедливости своего тайного дела, а между тем было бы весьма полезно узнать подробности проводившейся кагэбэ политики в отношении культуры. Для того, чтобы нация снова не скатилась до такого позора, как преследование писателей, надо знать, как все это происходило.

Много спорят о том, нужно ли раскрывать стукачей и сексотов. Конечно, большинство этих так называемых стукачей были просто зашельмованными людьми, и, может быть, действительно не стоит наносить им лишнюю травму, однако нужно ли нам всем делать вид, что мы забыли, какого цвета были вчера всем известные хамелеоны? Задавая сейчас этот вопрос, я действительно не знаю на него ответа.

Я уже не удивляюсь, когда вчерашние хулители и гонители идут к тебе с протянутой рукой, сияющие, доброжелательные, свои в доску. Два раза я убрал руки за спину, но это было все, на что я решился. К своему почтенному возрасту я вдруг понял, как вступающий в жизнь мальчик, что отказ в рукопожатии – это тоже нелегкое дело.

Вот и недавно в совсем не подходящем для этого месте Вашингтона ко мне устремился некто, в недалеком прошлом большая акула дезухи, а ныне столп прогресса. Как понять этих людей? Ведь он же не может не знать, что я знаю, что он говорил еще совсем недавно обо мне моим американским друзьям. Ведь можно пройти в людном месте, как бы не заметив, зачем кидаться с приветствиями, зачем все-таки так упорно настаивать на том, что ничего такого, что было в его жизни, не было? Нет, эти люди, должно быть, дышат не кислородом, а фтором.

1992

Поездки в Москву становятся почти уже рутиной. С того ноябрьского вечера 1989 года, когда я, будучи еще лишенцем гражданства и врагом Советского Союза, после девяти с половиной лет отсутствия прибыл на родину в качестве гостя американского посла Джека Мэтлока, прошло уже три года. Пятого января 1993-го я отправился в свое пятое с тех пор путешествие.

Несмотря на обыденность мероприятия, всегда немного волнуешься. Хоть и провел там недавно три месяца, то есть все лето, хоть и прошло с тех пор всего лишь четыре месяца, все-таки думаешь: а не произошли ли там какие-нибудь коренные изменения к худшему?

Причин для беспокойства немало: инфляция горбится мамонтом, реваншистские коммуно-фашистские силы наглеют, номенклатура одолевает президента на конгрессе народных депутатов, вышвыривает из российской политики главного реформатора…

Это объективные, так сказать, исторические макропричины, существуют, однако, и множественные микропричины, вызывающие не историческое, а просто человеческое беспокойство. Существуют каждодневная жизнь, быт… Вот в том-то и дело – существуют ли еще, может быть, уже начали сходить на нет за время моего отсутствия, может быть, одна лишь бесовщина нынче гуляет по Руси?

Российская и эмигрантская пресса, надо сказать, весьма способствуют созданию такого упадочного настроения. Начитавшись постоянных московских корреспондентов «Нового русского слова», начинаешь подозревать за собой эгоцентризм и отсутствие наблюдательности. Все лето ездил в метро и не заметил там огромных крыс, чернобыльских мутантов. Ночами шлялся по Москве и ни разу не был ограблен, да и вообще не видел ни одной сцены насилия, да и драку наблюдал только лишь одну, довольно вялую, между чеченскими и русскими торгашами. Нищих видел много, но, судари мои, не намного больше, чем в Вашингтоне или в Париже!

Этот постоянно нагнетающийся негатив или, как сейчас принято говорить, «беспредел» пессимизма, отражает самодовлеющий и как бы единственно возможный стиль современной российской прессы. В принципе, оборотная сторона семидесятилетнего социалистического реализма, когда пресса создавала картину безоблачной утопии. Влекомые этим стилем российские журналисты создают скорее не отражение реальной жизни, а ее стилизацию. Американские журналисты, базирующиеся в Москве, и в частности корреспонденты «Вашингтон пост» Майкл Доббс, Маргарет Шапиро и Фред Хайат, свободные от этого стиля, рисуют гораздо более близкую к реальности, не лакированную, но и не зачерненную картину.

Тут следует дать небольшую, вполне вежливую плюху нашей эмиграции. Многие эмигранты, кажется, ждут именно той самой стилизованной, «чернушечной» информации об оставленной родине. Трудно понять этот феномен, но, похоже, что этим людям именно мраки, исходящие из оставленных мест, доставляют какое-то странное удовлетворение. В эмиграции существует какая-то неизвестно чем оправданная тенденция снисходительного отношения к оставшимся, некоторый момент общего отрицания возможности тамошнего существования.