Татьяна де Ронэ - Русские чернила

В генеалогическое древо семьи, до этого момента вполне обычное, отныне закрался знак вопроса. Раньше получить сертификат о французском гражданстве затруднений не вызывало. Поскольку его бабка стала француженкой, выйдя замуж за Лионеля Дюамеля в тысяча девятьсот шестьдесят первом году, то ему, Николя, выдавали все необходимые документы, опираясь на этот официальный акт. Однако вопрос вертелся у него в мозгу, надоедливый как муха. И поселился он там с того момента, как ему понадобилось сменить паспорт. Кто был отцом ребенка Зинаиды? И что знал о своем происхождении его отец, Теодор Дюамель?

Он расспросил свою сорокашестилетнюю тетку Эльвиру, дочь Лионеля и Нины. Эта сухопарая, с узловатыми руками разведенная дама жила на Монмартре в компании двух кошек. Ее дети, Алина и Карлос, проживали в Барселоне с бывшим мужем Эльвиры, сильно пьющим испанцем. Короткий телефонный разговор почти ничего не дал.

– На смертном одре мама мне сказала, что у моего брата было другое имя, русское, и что он не сын Лионеля. Что? Почему она мне это сказала? У нее подтвердился диагноз: рак легкого, Николя! Она боялась, что может умереть в любой момент. Думаю, она хотела облегчить совесть. Но она протянула еще шесть месяцев и больше к этой теме не возвращалась. Главное – не вздумай спрашивать об этом папу. Он и так уже впал в детство.

В шестьдесят шесть лет Лионеля Дюамеля подкосила болезнь Альцгеймера, и его поместили в гериатрическое отделение. Всякий раз, когда Николя приходил навестить деда, он оказывался лицом к лицу с печальной реальностью: дед уже фактически был другим человеком. Но Николя все равно так его называл, хоть его и охватывал при этом экзистенциальный ужас. С помощью матери он снова принялся изучать генеалогическое древо, которое сам тщательно выписал еще в начальной школе на улице Роллен. С одной стороны линия бельгийская, с другой – французская. Дюамели и Ван дер Влёйтены. В нем, в сущности, нет ничего французского, не раз повторял он себе, томясь долгим ожиданием в Центре французского гражданства. Ситуация была настолько абсурдной, что Николя так и подмывало расхохотаться вслух, но его останавливали всхлипывания соседа. Дюамелем он уже не был, он был русским и бельгийцем. Колчиным и Ван дер Влёйтеном. При этой мысли под ногами у него разверзалась пропасть. Со спокойной и безмятежной жизнью Николя Дюамеля было покончено. И вот, в непогожий серый день, после того как он два часа провел в центре, не поднимая глаз от документов, вокруг него что-то стало неуловимо изменяться, словно неведомые руки принялись переворачивать вверх тормашками всю его судьбу.

Он и не подозревал, что в тот день на свет появился совсем другой человек, Николя Кольт. И в его жизнь впервые постучалась Марго Дансор.

« Конверт» Николя написал меньше чем за год и сам удивился, насколько легко это получилось. Теперь же ситуация складывалась с точностью до наоборот. Наслаждаясь фруктовым коктейлем, он вспоминал, как просыпался тогда на рассвете бодрым и полным сил. Дельфина даже не начинала еще собирать дочку в школу. Он заваривал себе чашку чая и усаживался за кухонный стол. Роман он писал от руки, точно в таком же блокноте, что лежит сейчас у него на коленях, девственно-чистый. Написанное он перепечатывал на своем «Макбуке», и все шло, как по волшебству, без малейших усилий.

Может, кухня Дельфины была единственным местом, где он мог писать? Ему очень не хватало Дельфины, не хватало той жизни, которую они вели вместе. Не хватало простоты жизненного ритма. До того как разразился «ураган Марго», мотором в их союзе была Дельфина. Она работала в агентстве недвижимости и целыми днями пропадала на объектах или ездила по клиентам. Это она нашла для них двухэтажную квартиру на улице Лаос. То есть получилось, что нашла не для них , а для него . В конечном итоге она так и не переселилась к Николя, потому что они расстались, как раз когда предстоял переезд. Дельфина с Гайей остались в доме на улице Пернети, а в просторную двухэтажную квартиру он перебрался один.

До авантюры с романом он вставал поздно, прикидывал, чем бы заняться, давал частные уроки, потом шел забирать Гайю из школы. Маршрут его пролегал по улице Раймон-Лоссеран, и он быстро подружился с длинноволосым торговцем рыбой, с алжирцем, торговавшим овощами и фруктами, и с жизнерадостной гаитянкой Клаудией, работавшей в химчистке. Он стряпал, стирал, мыл посуду. Его вовсе не угнетало, что он фактически находился на содержании. И когда в двери поворачивался ключ, когда лицо Дельфины светлело при взгляде на него, когда она хвалила вкусный ужин и отличное вино, он чувствовал себя счастливым. Они укладывали Гайю спать, рассказывали ей на ночь историю, и дальше вечер принадлежал только им.

Когда они встретились в две тысячи четвертом, Николя было двадцать два года. После путешествия с Франсуа в Италию и провала на экзаменах жизнь его была тусклой и неинтересной. Он очень страдал оттого, что разочаровал мать, хотя та никогда этого не показывала. В их доме на улице Роллен повисло напряжение. Эмма, с одной стороны, хотела отселить сына, с другой – мысль о том, что она останется одна, была ей невыносима. Николя тоже мечтал о свободе, но тех денег, что он зарабатывал уроками, не хватало, чтобы снять жилье.

Однажды осенним вечером Лара затащила его в один из модных ресторанов Четырнадцатого округа, «L’Entrepôt». Лара тоже провалила экзамены, но ей было на это наплевать, потому что она получила место в одном из престижных журналов. Она ушла из ресторана раньше его, и он смутно помнил, что к нему подошла какая-то незнакомая женщина и спросила, как он себя чувствует. Он тогда здорово набрался и стоял, прислонившись к бару, не в силах пошевелиться от тошнотворного отупения, но ему хватило ясности рассудка, чтобы понять, насколько она привлекательна. Дельфина привела его к себе. Она жила в пяти минутах ходу, но добирались они дольше получаса, потому что Николя еле держался на ногах. Он мгновенно заснул на диване и протер изумленные глаза только на следующее утро, не понимая, где находится. Дельфина читала, нацепив очки, на ней была домашняя мужская рубашка. Он влюбился с первого взгляда.

После того как они разошлись в две тысячи девятом, Николя, сидя в своей шикарной двухэтажной квартире, вдруг понял, что утратил энергию, помогавшую ему писать. Эту душевную спячку он связал с уходом Дельфины.

– Я не люблю тебя такого, каким ты стал, Николя, – резко бросила она во время их последнего телефонного разговора. – Мне не нравится роль самодовольного дурачка, которую ты взялся играть. Не исключено, что ты и действительно скоро таким станешь.

Николя попытался что-то промямлить в ответ, но уж если Дельфина завелась, остановить ее было невозможно, как дорожный каток. Ее уже понесло. Стоя на балконе своей двухэтажной квартиры, он собрал остатки мужества, чтобы выслушать все, что она выпалила тогда в телефонную трубку: