Андрей Остальский - КонтрЭволюция

— Еще чайку, Григорий Ильич? Давайте я подолью!

«Наглость сумасшедшая!» — думал Фофанов, но промолчал, только головой покачал.

Тартаров меж тем извлек из глубин своего хирургического комбинезона пачку бумажек — они показались Фофанову знакомыми.

— О, — сказал он. — Эту историю я, кажется, знаю… Опять про свалку? Опять про самолет?

Нейрохирург переглянулся с Буней, дескать, о чем это пациент?

— Не знаю, что вы имеете в виду, Григорий Ильич… Я принес вам чертеж, изображающий устройство одного микроскопического организма. Вот взгляните, пожалуйста.

Фофанов вздохнул, без всякой охоты наклонился к столу, посмотрел на листки.

Там под грифом «Для служебного пользования» кто-то размашисто, но красиво нарисовал какую-то закорюку. Фофанов напряженно вглядывался в рисунок, но ничего не понимал.

— Видите, видите, Григорий Ильич? — возбужденно спрашивал Тартаров.

— Не вижу, вернее, вижу что-то мне непонятное и неизвестное, — сухо отвечал Фофанов — Я, знаете ли, гуманитарий по образованию и опыту работы… И в биологии ничего не смыслю.

— Но как же! По-моему, это очевидно! Это — флагелла. Попросту говоря, пламенный мотор… Двигатель натуральный, находится в заднем месте у бактерии e-coli, для друзей — колька… Люди до подобного устройства доперли только в ХХ веке… Да и то, надо признать, у микроба моторчик посовершеннее. Экономичнее и рациональнее. И колька с ним рождается! Причем — вот смотрите, смотрите! — мотор состоит из нескольких тончайших, точно подогнанных деталей… Уберите хоть одну из них или сломайте какую-нибудь из них, и мотор работать не сможет!

— Ну, хорошо, допустим… И что из этого?

— Ну как что? В результате какой эволюции, какого естественного отбора мог такой многосоставной прибор появиться?

— Ну почему бы и нет? Сначала был простеньким таким моторчиком, потом постепенно усложнялся, совершенствовался…

— Нет, это невозможно! Возьмем, к примеру, хоть ваши часы. Они состоят из нескольких десятков деталей, правильно? Если вы будете располагать лишь одной из них или даже несколькими и будете их хоть целую вечность обтачивать и совершенствовать, все равно часов у вас не получится! Нет, вам надо иметь набор всех деталей сразу, причем заранее точно подогнанных друг к другу. То есть никакой постепенной эволюцией его не получишь. Необходим чертеж! План необходим! Дизайн!

— А разве не могли они составиться как-нибудь так, случайно? — влез в разговор Буня.

— Случайно? А часы у вас на руке могли собраться сами собой, случайно? Без участия человека? С тем же успехом вы могли бы научить обезьяну стучать по клавишам пишущей машинки и ждать потом, пока она напечатает Полное собрание сочинений Ленина без единой опечатки.

— А если это будет не одна, а, скажем, двенадцать обезьян? — сказал Буня.

У Фофанова похолодело внутри.

Тартаров тоже вроде бы растерялся на секунду. Почесал в затылке.

— Ну… Тогда другое дело… Двенадцать? Хм… дайте прикинуть… Так, время Планка в уме, вернее, в знаменателе, время вселенной в числителе, и все это, разумеется, в квадрате, это уж само собой… так… это сюда, а это отсюда… значит, вот что: десять в восьмидесятой степени, помноженное на десять в сорок пятой и умноженное на десять в двадцать пятой — это все, как вы догадываетесь, легко вычислить… Вселенная недостаточно стара, чтобы… А уж Земля, Земля-то совсем молоденькая — что там, Буня, у нас натикало? Четыре миллиарда, грубо говоря. Так что — нет, никак ничего не получается. Не выходит, черт возьми!

— Чего не выходит? О чем вы? Что не получается? — попытался вмешаться в разговор Фофанов.

— Случайного возникновения жизни не получается… времени не хватает… Вот вы представьте себе, товарищ Фофанов: стоял у Васи на столе флакон чернил, Вася принял лишнего, рукой неловко дернул, задел флакончик, он упал на стол, разбился, чернила вылились на лист бумаги, и образовавшиеся кляксы написали:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

Причем в двух вариантах — в одном знаки препинания пропущены, а в другом — точно на месте!

— Этого никогда не случится, глупость какая, — вступил наконец в разговор Фофанов. — Какие вы дикие примеры приводите! И при чем тут проблема возникновения жизни, никак не пойму.

— Так об этом и речь! О случайности и вероятности. Могли разлившиеся чернила писать вместо Пушкина? Могла жизнь возникнуть и развиваться сама по себе, без дизайна?

— Может, и могла! Теоретически вполне возможно и то и другое, — вставил словечко Буня.

— Ну да, — согласился вдруг Тартаров. — Вероятность случайного абиогенеза в числовом выражении… вот я вам сейчас напишу…

Он быстро начал черкать на полях «Правды», азартно приговаривая:

— Ноль целых, понятно, потом запятая и еще сорок тысяч нолей, прежде чем появится еще одна единица! Словами это не выразить…

— Зачем передергивать? — возмутился Буня. — Не сорок тысяч нолей, а 39999!

— О, велика разница!

— Велика, не велика, а надо быть точным! — Буня стучал карандашом по столу, акцентируя каждое свое слово.

— Та ради бога! Тоже мне… — Тартаров пренебрежительно хмыкнул.

Буня насупился и сказал:

— Ну ты же знаешь… Возможно, существует вовсе не одна наша вселенная… А параллельно с ней — бесконечное число других… и в какой-нибудь из них может произойти даже самое невероятное, разлившиеся чернила напишут даже Полное собрание Ильича без единой помарочки, не то что фрагмент стихотворения Пушкина.

— Не морочь голову! Про эти твои бесконечные вселенные… тогда уж существование простого, обыкновенного, нормального Бога — дело во много раз более вероятное…

Фофанов закрыл глаза на секунду, сказал:

— Погодите, погодите… так это вы мне Дарвина, что ли, тут опровергать пытаетесь?

— Это он опровергает, — быстро вставил Буня. — А я ему оппонирую.

— А я скажу без ложной скромности: не просто пытаемся, а именно что камня на камне от Дарвина не оставляем, — подтвердил нейрохирург.

— Ты что, может быть, отрицаешь механизм эволюции? — хитро прищурился Буня.

— Поймать хочешь? Не поймаешь! Я же не идиот, чтобы отрицать очевидное! Конечно, механизм существует. Но именно что — механизм! Вдумайся в само слово! Вот, видишь, ты попался! Проговорился…

— Не придирайся к словам! Я имел в виду механизм — в переносном смысле. Инструмент такой…

— Ага, инструмент! Еще того лучше! Инструменты, как известно, из камней сами не складываются… А главное — не работают сами по себе, без руки направляющей…

— Ну хорошо, не инструмент… А просто вот такой вот процесс… эволюционный…

— Процесс мне тоже годится. Процесс развертывания — по мере изменения внешних условий — разных вариантов заранее заложенной программы.