Паринуш Сание - Книга судьбы

В Эвине начальник приветливо поздоровался с Мохсеном и сказал:

– Он, несомненно, приверженец моджахедов, но пока против него не найдено надежных улик. Мы его отпустим, как только закончим все юридические процедуры.

И он просил Мохсена передать привет отцу.

На этом обещании я продержалась десять месяцев. Десять темных, мучительных месяцев. Каждую ночь я представляла себе, как они связали Сиамаку ноги и бьют его по подошвам, как его плоть прилипает к хлысту и отрывается от костей. Каждую ночь я просыпалась с отчаянным криком.

Примерно через неделю после ареста Сиамака я случайно поймала свое отражение в зеркале: старая, измученная, тощая, желтая. Больше всего меня удивила седая прядь справа от пробора. После казни Хамида я порой находила у себя седые волосы, но не так много.

Махбубэ все это время помогала мне, ее муж и свекор продолжали хлопотать о Сиамаке. В тюрьме Эвин провели встречу для родителей заключенных. Я спросила о моем сыне. Тюремщик хорошо его помнил и сказал:

– Не беспокойтесь, его освободят.

Я обрадовалась – а потом припомнила, как одна из пришедших на собрание матерей говорила: “Если они скажут: ‘Его освободят’ – значит, освободят от жизни”.

Ужас и упование разрывали меня надвое. Я старалась работать как можно больше, чтобы не оставалось времени задумываться.

Прошел слух, что университеты вновь откроют, а потом их в самом деле открыли. Я пошла, чтобы записаться на немногие остававшиеся мне курсы, получить наконец диплом – достичь той цели, ради которой так долго и упорно трудилась. Нахмурившись, администратор ледяным тоном заявил мне:

– Вы не будете допущены к занятиям.

– Но ведь я училась! – заспорила я. – Мне осталось зачесть только эти предметы, и я получу диплом. Я даже уже проходила эти курсы, мне бы только экзамены сдать.

– Нет, – повторил он. – Вы отчислены из университета и не подлежите восстановлению.

– Как это?

– Можно подумать, вы не знали! – усмехнулся он. – Вдова казненного коммуниста, мать арестованного изменника!

– И я горжусь ими обоими! – вспылила я.

– Гордитесь сколько вам угодно! Но учиться в исламском университете, получать здесь диплом вы не вправе.

– Знаете, как я работала ради этого диплома? Если бы университеты не закрылись, я бы давно уже была бакалавром.

Он только плечами пожал.

Я поговорила с другими администраторами, но все тщетно. Так с пустыми руками я ушла из университета – и на том моя учеба закончилась.

Светило мягкое февральское солнце. Суровые зимние морозы остались позади, в воздухе тянуло свежим ароматом ранней весны. Садег-хан отвел мой автомобиль в ремонт, и в журнал я добиралась пешком. Как всегда, я пребывала в унынии и тревоге и старалась загрузить себя работой. Но в два часа позвонила Фаати и сказала:

– Приезжай сегодня к нам. Садег забрал машину из ремонта, он привезет детей…

– Нет настроения, – сказала я. – Я лучше побуду дома.

– Приезжай обязательно, – настаивала Фаати. – Нам нужно поговорить.

– Что-то случилось?

– Нет. Но звонила Махбубэ, они сейчас в Тегеране. Их я тоже пригласила. Возможно, у них есть новости.

Я положила трубку. Как-то Фаати странно разговаривала. Меня заколотило. Тут мне на стол приземлилась срочная работа, и я уткнулась в нее, но сосредоточиться не могла. Я позвонила домой и попросила госпожу Парвин:

– Соберите Ширин. За ней приедет Садег-ага.

Она рассмеялась и сказала:

– Он уже здесь. Ждал только Масуда – вот он только что вошел. Они едут к Фаати. А ты когда к ней поедешь?

– Как только закончу работу, – сказала я. И попросила: – Скажите мне правду: что-то случилось?

– Ничего не знаю! Но если бы случилось, Садег-ага мне бы сказал. Дорогая моя, не волнуйся так по пустякам. Ты вся извелась.

Сдав срочную работу, я сразу же вышла и поехала к Фаати на такси. Когда она открыла дверь, я внимательно всмотрелась в ее лицо.

– Здравствуй, сестра, – сказала она. – Что ты на меня так смотришь?

– Скажи мне правду, Фаати. Что случилось?

– Что? Разве что-то должно случиться, иначе ты к нам и не заглянешь?

Фирузе, приплясывая, выбежала навстречу и бросилась мне на шею. Следом прибежала и Ширин. Я оглянулась на Масуда: он стоял рядом с девочками, спокойный, задумчивый. Я тихонько спросила его:

– Что происходит?

– Не пойму, – ответил он. – Мы сами только что приехали. Они как-то странно себя ведут, все время шепчутся.

– Фаати! – вскрикнула я. – Что это значит? Скажи наконец! Я с ума сойду!

– Ради Аллаха, успокойся, – попросила она. – Новости хорошие.

– О Сиамаке?

– Да. Я слыхала, его освободят еще до Нового года.

– Или даже раньше, – вставил Садег-ага.

– Кто это сказал? Где ты это слышала?

– Успокойся, – повторила Фаати. – Сядь, я принесу чаю.

Масуд схватил меня за руку. Садег-ага, смеясь, принялся играть с малышами.

– Садег-ага, ради Аллаха, перескажите мне слово в слово, что вы слышали?

– По правде говоря, я мало что знаю. Фаати и то знает больше.

– Откуда она знает? От Махбубэ?

– Да, она, кажется, говорила с Махбубэ.

Фаати вошла с подносом, а за ней Фирузе со сладким к чаю.

– Фаати, любовью к твоим детям заклинаю: сядь и повтори мне в точности, что говорила Махбубэ.

– Она сказала, что все решено. Сиамака вот-вот выпустят.

– Когда? – уточнила я.

– Вероятно, еще на этой неделе.

– О Аллах! – задохнулась я. – Неужели сбудется?

Я откинулась к спинке дивана. Фаати была наготове. Она тут же протянула мне пузырек с таблетками нитроглицерина и стакан воды. Я приняла лекарство, подождала, чтобы мне стало лучше. Тогда я собралась уходить.

– Куда ты? – удивилась Фаати.

– Нужно прибрать в его комнате. Если мой сын завтра вернется, в его комнате должно быть опрятно и чисто. Нужно тысячу дел переделать.

– Сядь, – тихо попросила она. – Почему ты не можешь хоть минуту посидеть спокойно? По правде говоря, Махбубэ говорила, что его могут выпустить прямо сегодня.

Я снова рухнула на диван.

– Так что же?..

– Махбубэ и Мохсен поехали в Эвин, проверить, не удастся ли забрать его. Держи себя в руках. Они приедут с минуты на минуту. Ты должна быть спокойнее.

Какое там спокойнее! Каждые две минуты я нетерпеливо переспрашивала:

– Что там? Когда же они вернутся?

А потом я услышала крик Масуда:

– Сиамак!

И мой сын вошел.

Как сердцу выдержать столь великую радость? Мне казалось – расширившись, оно разорвет грудь. Обеими руками я прижала к себе Сиамака. Он стал выше – он стал совсем худой. Дыхание во мне пресеклось.

Кто-то плеснул воды мне в лицо. Вновь я держала в объятиях старшего сына. Дотрагивалась до его лица, его глаз, его рук. Неужели это он, любимый Сиамак?