Кэрол Брант - Скажи волкам, что я дома

— Джун, мне нельзя туда ехать. Твои родители… твоя мама…

— Т-сс. Мы можем делать все, что захотим. Вы ведь сами это говорили, правда? — Я улыбнулась Тоби и подала ему руку, чтобы помочь встать. Он опустил ноги на пол и легонько поморщился.

— Я уже начинаю думать, что мне не стоило этого говорить. Что это было весьма опрометчиво с моей стороны.

Я рассмеялась.

— Вот. — Я подала ему рубашку в оранжево-черную клетку, которую никогда раньше на нем не видела. Я взяла ее специально. Когда выбираешь одежду кому-то другому, хочется взять что-то такое, чего ты ни разу не видел. Потому что тогда у тебя, может быть, будет возможность взглянуть на этого человека иначе и открыть в нем что-то новое. Тоби держал рубашку на вытянутой руке, удивленно глядя на меня.

— Это зачем? — спросил он.

— Я вас в ней ни разу не видела.

Взгляд Тоби явно давал понять, что на то были причины. Но он не стал ничего говорить и просто надел рубашку через голову, даже не потрудившись расстегнуть пуговицы. Я принесла ему джинсы, что, как мне показалось, его порадовало. Я отвернулась, чтобы не стеснять Тоби, пока он переодевается. Когда я опять повернулась к нему, он, сгорбившись, сидел на кровати. С таким видом, будто переодевание отняло у него все силы. Я села с ним рядом и наклонилась, прижавшись ухом к его груди. Там все хрипело и скрежетало. Было вообще непонятно, как он еще может дышать. Потом я вспомнила про кислородную маску, потянулась за ней и передала Тоби.

Он кивнул и прижал маску к лицу. Судя по его выражению, ему сразу же стало легче.

Я проследила взглядом за тянущимся от маски шлангом, надеясь, что он идет к какому-нибудь небольшому переносному резервуару, который можно забрать с собой. Но шланг соединялся с трубой на стене.

— Мы не сможем взять ее с собой, — сказала я. — Наверное, это была дурацкая идея.

Тоби отнял от лица кислородную маску и покачал головой.

— Нет, все нормально. На воздухе мне будет легче.

— Уверены?

Он кивнул, но я знала, что это значит. Он сделал выбор, и этот выбор дался ему нелегко.

— Тоби?

— М-мм?

— Вы… Когда вы сказали, что Финн был вашей первой любовью, вы же, наверное, все-таки не имели в виду самой-самой первой? — Я отвернулась, потому что мне было неловко об этом спрашивать. Но я не могла не спросить. Мне надо было знать.

Он ответил не сразу. Молчал очень долго. Я сидела и слушала его надрывное, хриплое дыхание и ругала себя. Наверное, все же не стоило об этом спрашивать. У человека должны быть какие-то личные тайны, которыми он не обязан делиться ни с кем. Я уже собиралась сказать, мол, забудьте, но тут он взял меня за руку и заговорил слабым, дрожащим голосом:

— Финн об этом не знал. Это только между нами, хорошо? И это уже не имеет значения. Никто ни в чем не виноват.

Он крепко сжал мою руку, как будто вдавливая мне в ладонь свой секрет. Все запахи в комнате — медицинского спирта, хвойного дезинфицирующего средства, малиновых леденцов — вдруг стали резче и ярче. Как будто пытались заглушить это великое откровение, которое меняло все и не меняло ничего. Тоби снова закрыл глаза, а я смотрела на него и никак не могла наглядеться. Я подумала: «Вот что такое любовь», — и тоже стиснула его руку.

— Я никому не скажу, — прошептала я. — Честное слово.

Он улыбнулся, не открывая глаз.

— Я знаю.

Я не ошиблась насчет Белвью. Мы совершенно спокойно спустились вниз, и никто даже не поинтересовался, кто мы, зачем и куда направляемся. Я взяла одеяло с кровати Тоби, усадила его на кресло-каталку, которое позаимствовала у поста медсестер, и закатила его в лифт. Кое-кто из медсестер мельком глянул в нашу сторону и тут же вернулся к своим делам. Я оставила Тоби в фойе, а сама вышла на улицу поймать такси. Это заняло совсем мало времени. Я попросила таксиста подождать и побежала за Тоби.

Когда мы вышли наружу, таксист уставился на нас во все глаза, явно пытаясь сообразить, кто мы друг другу. Мне вспомнился парк аттракционов. Как та женщина из фотосалона решила, что мы с Тоби любовники-извращенцы. Но теперь что-то подобное вряд ли пришло бы кому-то в голову. Никогда в жизни. Не знаю, что на меня нашло. Может быть, Тоби заразил меня своим озорством, а может, мне просто хотелось почувствовать на губах вкус этого слова — проверить, смогу ли я удержать на губах это огромное, сильное слово, — но я посмотрела таксисту прямо в глаза, наклонилась к нему и сказала:

— Простите, вы не поможете мне усадить моего любимого в машину?

В первый раз за всю ночь Тоби рассмеялся. Он отвернулся, чтобы не испортить игру. У таксиста в прямом смысле слова отвисла челюсть, как у какого-нибудь придурковатого мультяшного персонажа, но я продолжала смотреть ему прямо в глаза, словно искренне не понимая, в чем проблема. Наконец он неопределенно взмахнул рукой, как бы говоря: «Ну а мне-то что за дело?», или «В Нью-Йорке и не такое бывает», или «Каждому свое». В общем, что-то такое, что люди всегда говорят о вещах, которые им непонятны и никогда не будут понятны. Потом он вышел из машины и помог Тоби забраться на заднее сиденье.

— Куда едем? — спросил таксист.

Я назвала ему адрес. Свой настоящий адрес, домашний.

— Но… — начал было Тоби.

— Все нормально.

— У вас есть деньги, чтобы доехать аж до Вестчестера? — спросил таксист. — Мне нужен задаток.

Я вытащила из кармана пачку банкнот, которые дал мне Тоби в нашу первую встречу.

— Вот, — я протянула таксисту две бумажки по пятьдесят долларов.

— О’кей, нет вопросов, — сказал таксист, отъезжая от тротуара. Потом обернулся к нам и спросил: — Включить музыку?

Тоби улыбнулся.

— Музыку, да, музыку, — пробормотал он. Таксист покрутил ручку на магнитоле, выбирая радиостанцию, и остановился на «Радио Нью-Йорка», где как раз объявляли:

— …а сейчас Фрэнки Янкович сыграет нам «Польку Тик-так».

А потом зазвучал аккордеон Фрэнки, играющий развеселую польку. Мы с Тоби поглядели друг на друга, и оба расхохотались. У меня даже живот заболел от смеха.

А когда отсмеялись, я наконец поделилась с Тоби своей историей о Финне. Это была даже не настоящая история, а просто маленькая зарисовка из жизни. У меня все истории только такие. Я рассказала ему о том дне, когда Грета приехала к Финну с омелой. Я говорила вполголоса, тихо шепча на ухо Тоби. Рассказала, какая погода была в тот день. Шел дождь со снегом. Рассказала, как выглядел Финн. Что на нем было надето. Я не знала, слышит ли меня Тоби, но все равно продолжала рассказывать. Как Финн поставил «Реквием». Как портрет был почти закончен. Как мне было страшно. Какой я была дурочкой. Только в итоге все это уже не имело значения, потому что Финн все понимал. Я рассказала Тоби, как Финн легонько поцеловал меня в макушку. Как Финн читал в моем сердце и знал, что я чувствую, и сумел сделать так, чтобы все было правильно. Как он делал всегда.