Мелвин Брэгг - За городской стеной

Зрители встретили его смехом и аплодисментами, но Гектор скоро дал понять, что вышел он не смеха ради. Он провел лошадей шагом, пустил их рысью, чтобы продемонстрировать их мощь, сцепил их накрепко хвост к хвосту и заставил тянуться — кто кого; он оглаживал их и трепал, а затем, подойдя к человеку с микрофоном, стал указывать на их различные статьи, а микрофон все пел и пел им хвалу. Суровое выражение его лица начисто исключало мысль, что это цирковой номер, в то же время серьезность, с какой он выступал, не оставляла у зрителей сомнения в том, что они имеют счастье созерцать редкостное зрелище. Под конец он остановился возле судейской будки, подождал, чтобы поставили новую пластинку, объявленную как «Музыкальный автограф Гектора», высморкался в огромный платок, взял обеих лошадей под уздцы и под звуки марша «Полковник Боги», встреченного бурными аплодисментами, пустил своих ломовиков галопом к выходу через все поле, семеня и подскакивая между ними, едва касаясь земли носками башмаков.

— Пошли поговорим с ним, — сказал Уиф, который, должно быть, один на всем поле наблюдал за выступлением Гектора с улыбкой. — Черт возьми, хотел бы я быть таким в восемьдесят один год.

Они обошли поле вдоль выстроившихся грузовиков и направились в угол, где обосновался Гектор. Несколько человек стояли поблизости; они переговаривались между собой, однако к Гектору, который был слишком занят своими делами, обращаться не решались. Уиф подошел к нему, представил ему Ричарда, и Гектор, объявив во всеуслышание, что Уиф в лошадях толк знает, почему с ним можно и поговорить на эту тему, стал рассказывать им о своих клайдсдэйлях.

— Не забудь, — сказал он в заключение, — что это денег стоит. А у меня ведь ничего, кроме пенсии. Сам знаешь.

— Как же ты управляешься? — спросил Уиф.

— Управляюсь, — ответил Гектор. — Сегодня, например, я их пешком привел. Семь миль отшагал. И привел. Думал, не поспею на эту проклятую ярмарку, когда в Уотброу Пенелопа у меня вдруг закинулась. Я уж с ней и так и эдак, а она знай свое. Просто ума не приложу, что это на нее иногда находит. Ну а потом, мне ведь за показ платят. А как же! Фунт стерлингов за выход. А то и два. Но я никогда не прошу.

— Должно быть, большого труда стоит содержать их в таком прекрасном виде? — заметил Ричард.

— Труда? — переспросил Гектор. — При чем тут труд? — Он помолчал. — И все-таки я вот что тебе скажу, Уиф, — с этим кончено. Скоро никто знать не будет, даже как расчесывать гриву. Забудут, на что лошади хвост. Вот так-то! Кончено все это! И я тебе еще кое-что скажу — я рад! Возни с ними не оберешься.

— Когда же ты за это дело взялся — а, Гектор?

— Да уж год как. Видишь ли, Энсон рассчитал меня, сказал, что я на ферме больше не работник. Паскуда! Да я ему сто очков вперед дам. Ну, начал я чувствовать, что костенею. Не могу я на одном месте сидеть. Не могу сидеть дома. Не могу сидеть сложа руки. Думают так: костеней себе на здоровье. Тогда, мол, и в труп превратишься без хлопот. А, Уиф? К этой мысли тебя вроде приучают. Только со мной не выйдет, братец! Нет! Я еще попрыгаю.

— Ты останешься на гонку? — спросил Уиф.

Гектор ответил не сразу. Во время разговора с Уифом глаза его и все тело так и плясали от избытка какой-то лешачьей энергии — слова были лишь банальным выражением этой энергии. Но после вопроса Уифа он вдруг тяжело осел на плоские ступни, словно от удара, и сказал:

— Ни за что, Уиф! Зарекся!

Уиф кивнул.

— И обратно вы собираетесь сегодня же вечером? — спросил Ричард. — Опять семь миль пешком?

— Сегодня вечером? Да нет, сию минуту. Разве что у вас где-нибудь припасен десятитонный грузовик, на который я могу свою пару погрузить.

И в подтверждение этих слов он повернулся, схватил лошадей под уздцы и зашагал по полю. Уиф и Ричард пошли с ним. Он шел с нарочитой скромностью звезды, ловя каждый брошенный на него взгляд, отмечая каждую улыбку и приветственный кивок, но не отвечая на них, важно выступая со своими мастодонтами, способными тащить груженую баржу. Ричард заметил, что Уиф смущен несравненно больше. Сам Ричард чувствовал себя церковным служкой, которому в силу случайности довелось сопровождать епископа, покидающего пределы храма.

У ворот они распрощались. Уиф хотел вернуться домой к ужину, поэтому они с Ричардом повернули в сторону Кроссбриджа, когда бег с картофелиной был еще в полном разгаре, громкоговоритель на полную мощность орал «Милая, о чем же ты грустишь?», гончие с тявканьем неслись по нижнему полю, а павильон местной промышленности на глазах оседал — державшие его канаты постепенно отпускали, ибо надобность в нем миновала. Отдаляясь от поля действия, они скоро перестали различать отдельные звуки — кроме, конечно, лая собак, — а потом ярмарка и вовсе отступила.

— Что это случилось с Гектором, когда вы спросили его про… как это вы назвали… «гонку»?

— Про собачьи бега по следу я его спросил, — сказал Уиф. — Эта забава у нас тут в большой чести. Собаки бегут семь-восемь миль по следу, намеченному анисом. На них большие деньги ставят, и Гектор раньше из самых заядлых игроков был. Да что там собаки! Когда я еще работал с ним, он готов был ставить деньги на что угодно. Хоть на то, сколько раз стрельнет лошадь, раз начавши… вот он какой был. А проиграет, и сразу же: «Ну, еще раз — квит или плачу вдвойне». На любую сумму. Захочет выпить, тотчас за кости, и опять «квит или плачу вдвойне», или там, кто будет брать билет в автобусе или за покупку платить — проиграет, и сразу же «квит или плачу вдвойне». Представляешь! Даже со сборщиками в церкви ухитрялся иногда счастья попытать. Жена от него ушла, видишь как. Какое-то время он жил у замужней дочери, а потом и она его выгнала. И тут уж он совсем сбился с круга. Когда мы с ним познакомились, ему полагалось, как всякому батраку, жилье на ферме от хозяев, так он выклянчил себе пять шиллингов ночлежных денег, а сам спал где попало. Да, забыл — как-то раз он поспорил с одним парнем, что доплюнет до крыши, и, представь себе, выиграл! И еще он носил при себе всегда в коробочке двух жуков и устраивал бега. В общем, просто срам, во что он в ту пору превратился. Его не узнать было: мыться перестал, ходил оборванным, не брился — разве только на спор. Раз как-то поспорил с Томми Уоллесом, с парикмахером, что тот не сумеет побрить его без мыла или там без крема, а Томми взял да и побрил, ей-богу, правда, да еще волосы ему подстриг в придачу. Ну что ж, говорит Гектор, когда он кончил, твоя взяла, ты выиграл. Да, говорит Томми, выиграл и потратил пол-утра, чтобы тебя задарма обслужить.

Его ведь что выручало! Первое, он работник каких мало. Ростом не вышел — ну, да ты сам видал, — а работать мог за семерых. Ага! И ведь как работал! Аккуратно. Инструмент имел всегда отличный; за что бы ни брался, все делал по первому классу. И работы искать ему не приходилось. Ну а второе, воровством он никогда не грешил. Обычно бывает так — начал человек играть в азартные игры и уж себя не помнит. Попрошайничать начинает, тащить, что плохо лежит. А Гектор — никогда! Он, уж если припрет, мог за себя день отработать, а потом еще полночи за кого-нибудь другого. Только чтобы деньгами разжиться. Люди это уважали.