Вероника Генри - Ночь в «Восточном экспрессе»

Непонятная дрожь пробежала по телу Адели. Она словно узнала этого мужчину, хотя была совершенно уверена, что никогда раньше его не видела. Она поежилась, но не от холода. Взгляд мужчины скользнул дальше, и Адель моментально почувствовала, как будто чего-то лишилась. Мужчина сел на свободное место и стал внимательно изучать каталог, пока аукционист стремительно переходил от лота к лоту. Ни за одну из вещей не удалось выручить хорошие деньги.

Адель чувствовала напряжение, скованность, сидела неподвижно, как сидит заяц, прежде чем броситься наутек. Она была заинтригована. Мужчина выделялся среди присутствующих, которые были одеты в поношенный твид с приставшей к нему собачьей шерстью, и лица у них в основном были обветренные. Распродажа не привлекла бы покупателей из Лондона, но мужчина этот обладал подчеркнуто столичной внешностью. Покрой его пальто с меховым воротником, галстук, прическа — все выдавало в нем горожанина. Он был высокого роста, с лицом довольно суровым, с темными бровями. Не заметить его было невозможно.

Адель вдохнула, воображая исходивший от мужчины аромат. Он будет резким, мужским, экзотическим — что-то затрепетало внутри у Адели. Она поднесла руку к своим локонам: дождь отнюдь не способствовал сохранности прически. Выходя из дома этим утром, Адель не накрасилась, только освежила помаду на губах и теперь очень сожалела об этом. Во всяком случае, дождевик, сравнительно новый, скрывал ее немного унылое синее платье: Адель не потрудилась переодеться, даже туфли не сменила — поехала в довольно тяжелых, на шнурках, в которых ходила до этого к мяснику. Она с тоской подумала об изумрудно-зеленом свитерке с вырезом «лодочка», висевшем у нее в шкафу, он подчеркивал зелень ее глаз…

Украдкой Адель наклонилась, выудила из сумочки помаду и подкрасила губы, затем открыла флакон с «Английской лавандой» от «Ярдли», который всегда носила с собой. Коснулась пробкой запястий, выпрямилась. Мужчина никуда не делся, он закуривал сигарету со слегка скучающим видом, словно находился здесь из чувства долга, развлекал какую-нибудь престарелую тетушку, сопровождая ее. Однако никого похожего рядом с ним Адель не увидела.

Аукционист быстро представил мебель, потом столовые приборы и фарфор, прежде чем наконец добрался до живописи. Он покопался в третьеразрядных сценах охоты и тусклых пейзажах, затем остановился на том, которого дожидалась Адель. Она почувствовала привычное возбуждение, предшествовавшее вступлению в торги. Если судить по другим лотам, соперников не предвиделось.

— Привлекательный морской пейзаж, подписанный Полом Мейзом и датированный тысяча девятьсот тридцать четвертым годом. Кто первым даст мне цену?

Опытным взглядом он обвел помещение, и Адель подняла каталог. Аукционист указал на нее своим молотком, дав понять, что увидел, затем бегло оглядел присутствующих: не вступит ли кто в торги? Он явно никого не ожидал.

Объект интереса Адели до сих пор не предложил ни одной ставки ни за один лот, поэтому она удивилась, когда он впервые поднял взгляд и кивнул аукционисту, который ответил ему улыбкой в знак подтверждения.

Адель соответственно подняла свою ставку. Она была совсем не против соперника. Приятно было узнать, что кто-то еще заинтересовался ее потенциальной покупкой. Оппонент подтвердил свое повышение, кивнув аукционисту, а затем Адель ощутила, как закипает кровь — включился ее дух соперничества. Повышение ставок быстро превратилось в битву. Все присутствующие были взбудоражены: за все утро это был самый волнующий момент аукциона. Аукционер наслаждался. До сих пор у него не было настоящего азарта. Торги шли вяло. Лоты уходили по смехотворным ценам к тем, у кого имелась возможность увезти эти вещи.

До сего момента ставки перелетали от одного к другой, поднимаясь все выше и выше. Что-то в душе Адели хотело этой картины больше всего на свете. Она твердо решила: пейзаж должен принадлежать ей. Ей почти до смерти хотелось отстоять это полотно. Сердце у нее колотилось, щеки пылали.

Ее противник сидел в другом углу палатки, спокойный, невозмутимый, никакие эмоции не отражались на лице. Интересно, подумалось Адели, уж не известно ли ему что-то, чего не знает она? Какой тайной информацией он владеет? Не принадлежит ли картина кисти какого-нибудь неизвестного гения? Не является ли давно забытым шедевром? Или у него есть личные причины желать этой картины? До какого предела он готов дойти?

Внезапно Адель осознала, что ее очередь делать ставку, а она уже более чем в четыре раза превысила свой изначальный лимит. В сумочке у нее лежали четыре гинеи, так как накануне Уильям выдал ей деньги на домашние расходы, но денег с собой у нее было недостаточно, чтобы расплатиться, если она добьется успеха. Не захватила Адель и чековую книжку — она лежала на ее письменном столе. Она попадет в ужасающе неловкое положение, если признается аукционеру, что денег не хватает. Она не должна, просто не должна заходить дальше.

— Ваша ставка, мадам.

Адель помедлила. Ей потребовалась, кажется, целая вечность, чтобы отказаться. Отчаянно хотелось продолжить, но средств не было. А если оставить в залог свое обручальное кольцо? Все смотрели на нее, кроме, разумеется, соперника. Он спокойно листал каталог, ни на кого не обращая внимания.

С ее стороны было бы безумием продолжать. В конце концов, она лишь собиралась заплатить чрезмерную сумму за совершенно заурядную картину.

Адель покачала головой. Через несколько секунд раздался удар молотка. Ее соперник даже не потрудился отвлечься от каталога. Адель была оскорблена тем, что полотно, которое должно было принадлежать ей, ушло к столь хладнокровному покупателю. Обычно она умела проигрывать, но сейчас чувствовала себя уязвленной. Она взяла свои вещи и стала пробираться вдоль ряда, извиняясь, когда наступала кому-то на ногу.

На улице Адель попала в плотные объятия влажного воздуха. Она разволновалась гораздо сильнее, чем следовало. И дело было не в самой картине. Ей невольно казалось, что в этих торгах было нечто личное. Тот мужчина не хотел, чтобы работа досталась ей. Его поза говорила о многом. Он постарался, чтобы картина никогда не принадлежала Адели.

Она решила поехать и перекусить в соседнем городке, где, помнила Адель, имелась очень милая гостиница. Она залижет свои раны за ленчем, затем не спеша поедет домой и постарается забыть о данном инциденте. В конце концов, это всего лишь картина.

В гостинице Адель сняла промокший насквозь макинтош, повесила его в гардероб и осмотрела себя в зеркале. Она увидела большие зеленые глаза, красивые брови и прическу, которая еще вчера была пышной, но теперь — безнадежно испорченной. Адель расправила платье, подтянула чулки и направилась в обеденный зал.