Кейт Аткинсон - Музей моих тайн

В рождественское утро я просыпаюсь рядом с Патрицией в бескрайних просторах родительской кровати, где, кроме нас, никого нет. Между нами жмутся друг к другу Тедди и Панда. Очень странно и необычно делить с Патрицией комнату, не говоря уже о кровати. Я полагаю, что она, как и я, побоялась ночевать в одиночестве, когда мстительный призрак Джиллиан бродит Над Лавкой, ревниво охраняя туалетный столик-бобик, рождественский календарь и тысячу других предметов, напитанных ее жизненной силой. За час до наступления Рождества Джордж и Банти позвонили из больницы сказать, что Джиллиан умерла, а потом, кажется, растворились в воздухе. Нелл очень расстроилась, что ей теперь придется что-то делать. «Я не справлюсь!» — заныла она в трубку, но Банти это не взволновало.

По-моему, Нелл справляется очень хорошо, особенно с чулком.

Один из ее толстых чулок, на 60 ден, лежит поперек перины, которой накрываются Джордж и Банти. В тусклом свете зимнего утра чулок выглядит отчасти непристойно. Он — явно не дело рук эльфов, обитателей Северного полюса. Я знаю, что это не Дед Мороз принес чулок, потому что Деда Мороза не бывает. Об этом мне сообщила в прошлом году Джиллиан, заодно для ровного счета развенчав мою веру в Зубную Фею. Какая страсть к ниспровержению идолов.

От постели неприятно пахнет — смесь приторной пудры Банти и табачно-рыбной вони Джорджа. Я осторожно толкаю Патрицию и говорю:

— Смотри, рождественский чулок.

— Я знаю, — кратко отвечает она, и до меня доходит, что это не Нелл, а она сыграла роль Санта-Клауса.

Добрая, храбрая Патриция. Ей наверняка было вдвое сложнее взять на себя эту роль: несмотря на то что ей тринадцать лет и она, по-видимому, самый взрослый из членов нашей семьи, именно Патриция больше всех оплакивает уход магии из нашего мира. Ни Деда Мороза, ни Зубной Феи, ни феи-крестной. Вообще никаких фей. Пока мы ждали, когда же начнется наше детство, оно кончилось. Прошлой ночью, лежа рядом с неподвижным худым телом Патриции, я чувствовала, как она безнадежно и отчаянно вслушивается — не раздастся ли стук неподкованных копыт на крыше и перезвон бубенцов на дуге саней.

В чулке, полученном мной на Рождество 1959 года, обнаружились (в обратном порядке, начиная от мыска): шестипенсовик, грецкий орех, апельсин, карточная игра «Счастливые семейства», шоколадный батончик с мятно-кремовой начинкой и дешевый ядовито-розовый пупс в вязаной майке и вязаных трусах. Я видала чулки и получше.

Мы устраиваемся поудобнее на родительских подушках и съедаем батончик пополам за (довольно мрачным) сеансом игры в «Счастливые семейства». От нас не укрывается ирония того факта, что семьи булочника мистера Каравая и рыбника мистера Окуня — значительно более полные, чем семья владельца зоомагазина мистера Леннокса.

Чуть погодя мы идем к Нелл и целуем ее в морщинистую щеку. От ее постели исходит слабый запах мочи. Одета Нелл в огромный бледно-розовый стеганый халат, в котором кажется совсем маленькой. На руках, торчащих из рукавов, выступают фиолетовые вены, похожие на электропровода. Нелл боязливо разглядывает нас красными глазками.

— С Рождеством, бабушка!

— С Рождеством, Патриция.

— С Рождеством, бабушка!

— С Рождеством, Руби.

— С Рождеством всех нас! — Этот клич затихает в пустом доме, как звон стеклянных колокольчиков, и домашние духи слабо затягивают рождественский гимн и поднимают бокалы за Рождество.

Мы стараемся изо всех сил. Я включаю елочную гирлянду, а Нелл надевает фартук. Патриция предпринимает героическую попытку вычистить каминную решетку и развести новый огонь. Но при попытках его разжечь только прогорает растопка, и на том все кончается. Патриция притаскивает электрический обогреватель из спальни Нелл, и мы сбиваемся вокруг единственного источника тепла — от него исходит неприятный едкий запах жженой шерсти. Мы зажигаем свечи в вертящейся елочке с ангелочками — хоть какой-то живой огонь в ознаменование праздника.

Мы нерешительно смотрим на кучу завернутых подарков, лежащих под елкой.

— Можно и открыть, — говорит наконец Патриция, пожимая плечами — этим жестом она дает понять, что ей все глубоко безразлично. На самом деле ей глубоко небезразлично. Решительно все.

Я получаю несколько подарков. От Джорджа и Банти — «Ежегодник для девочек», белую меховую муфту (новую, не из обносков Джиллиан), роликовые коньки, шоколадный апельсин и какую-то бижутерию. На удивление хорошие подарки. От Нелл — жестянку талька «Ярдли» с запахом фрезии, от Патриции — новенькую книжку «Дети железной дороги», купленную ею на свои карманные деньги. Джиллиан прислала из загробного мира нейлоновую бурую собачку с фиолетовой лентой на толстой шее, держащую меж передних лап зелено-фиолетовую бутылку одеколона «Апрельские фиалки».

— Омерзительно, — произносит Патриция безо всякого уважения к новопреставленной Джиллиан.

Впрочем, хотя вчера ночью мы вполне верили в смерть Джиллиан, сегодня утром почти невозможно поверить, что она мертва.

— Омерзительно, — соглашаюсь я и запихиваю в рот целую дольку шоколадного апельсина.

Патриция и Нелл открывают свои подарки, но остальные свертки продолжают покоиться под елкой, как приношения мертвым. Мне приходит в голову, что мы с Патрицией могли бы разделить между собой подарки, предназначенные Джиллиан, но я молчу, потому что так думать нехорошо.

Немного погодя мы с Патрицией отправляемся искать Нелл и находим ее на кухне, где она пытается проделать что-то очень странное с сырой индейкой. Патриция забирает у Нелл фартук, решительно повязывает его на себя и велит мне увести Нелл куда-нибудь и поиграть с ней. Разумная Патриция не пытается приготовить индейку, но вполне справляется с картофельным пюре, фасолью в томате и колбасным фаршем (правда, лишь после того, как мы все трое обдираем себе руки в попытках открыть банку). На десерт у нас корзиночки с изюмной начинкой и рисовый пудинг марки «Амброзия». Мы сидим перед телевизором, держа тарелки на коленях, и в целом получаем от рождественского ужина удовольствие, недопустимое для людей, у которых только что погиб близкий родственник. Нелл безрассудно выпивает два стакана рома, а мы с Патрицией раздергиваем целую коробку хлопушек. Бабушка засыпает в кресле, а я, пользуясь случаем, делюсь с Патрицией кое-какими сведениями о мире Духа, полученными в дьюсберийской ссылке. Патриция страшно заинтересована идеей загробной жизни животных, но в меньшей степени рада, что, может быть, Джиллиан будет вечно блуждать где-то там, набираясь приемов по удалению царапин с журнальных столиков.

Ко Дню подарков у нас уже вырабатывается своего рода распорядок, в основе которого лежат телевизор, сон и корзиночки с изюмной начинкой. Патриция даже научилась разводить вполне пристойный огонь в камине. Мы очень благодарны Банти за ее привычку основательно запасаться консервами. Жизнь решительно налаживается, когда мы обнаруживаем в недрах холодильника трайфл, приготовленный ко Дню подарков. Патриция в некоторой растерянности: она совершенно точно помнит, что, когда мы уходили на пантомиму, Банти еще даже не начинала готовить трайфл. Кто же его сделал? Призраки поваров, выученных готовить плумпудинги и силлабабы? Расторопные эльфы? Кто знает. Мы превозмогаем сомнения, съедаем трайфл в один присест, и потом нас всю ночь тошнит.