Кейт Аткинсон - Музей моих тайн

Наши новые соседи — мистер Ропер, миссис Ропер и их дети, Кристина, Кеннет и Малыш Дэвид. Мистер Ропер — его зовут Клайв — бывший майор Королевских военно-воздушных сил, а ныне работает каким-то начальником на Британской железной дороге. Именно о таком мужчине всю жизнь мечтала моя мать. И действительно, после Нового года, когда Роперы въезжают в соседний с нами дом, Банти находится в фазе упадка и осыпает Джорджа градом замечаний вроде «Почему ты не можешь быть хоть немножко похож на Клайва Ропера?». Эти шпильки иссякают, когда в состоянии Банти намечается подъем, — где-то в районе Пятидесятницы. Банти уже не хочет, чтобы Джордж стал копией соседа, — она собирается наложить лапы на оригинал.

Я дружу с Кристиной Ропер только потому, что она рядом — от нее никуда не деться. Она годом старше меня и очень любит командовать — в каком-то смысле она больше похожа на Джиллиан, чем сама Джиллиан, с той только разницей, что Кристина очень некрасива, а Джиллиан была хорошенькая (хотя я готова это признать только теперь, после ее смерти). Кеннет младше меня на два года, и он словно экстракт из всех мальчишек, которые когда-либо существовали, эталонная модель, от сползших носков до полуобсосанной карамельки в кармане. Он противный, но безвредный. В отличие от Малыша Дэвида, у которого непрестанно капает изо всех отверстий, а лицо постоянно красное — либо от крика, либо оттого, что он «делает по-большому», если пользоваться отвратительной терминологией миссис Ропер. Миссис Ропер (Гарриет) — не из тех женщин, с которыми обычно дружит моя мать. Она больше похожа на военного майора, чем ее муж, — крупная, ширококостная, худая женщина с уверенным видом, очень громогласная и очень ярко выраженная англичанка. Так и ждешь, что она пороется в (вечно неубранном) доме и достанет ракетку для игры в лакросс или хлыстик для верховой езды, — но вместо этого она достает неаппетитного Малыша Дэвида или его неизменный атрибут — молочную грудь, покрытую синими венами и оттого похожую на выпуклую карту речного бассейна.

Это зрелище одновременно притягивает и внушает отвращение. Я первый раз в жизни вижу, как кормят грудью (у нас в семье это не принято). Кроме того, эта грудь неприятно контрастирует с уже совершенно плоской грудной клеткой тети Бэбс, которая лежит, бледней своей простыни, на койке в больнице в Лидсе, куда мы с Банти как-то в субботу едем по дешевым билетам с дневным возвратом (Патриция остается дома — голодать за Индию).

Незадолго до того я впервые вижу Банти с мистером Ропером. Мы с Банти зашли в автолавку «Коопа» и рылись в банках консервированного молочного пудинга, пытаясь выбрать между рисовым и манным, когда вдруг в фургон ворвался мистер Ропер в поисках стирального порошка — мужчина новой эры! «Здрааавствуйте!» — воскликнул он при виде моей матери. Он был элегантно одет — в трикотиновые брюки, спортивный пиджак в «гусиную лапку» и шейный платок. Банти вручила мне свою сумочку, чтобы я расплатилась за покупки, открывая ей возможность отдаться чарам мистера Ропера в глубине фургона. Диктуя водителю наш членский номер, я наблюдала за отражением в лобовом стекле и увидела, как мистер Ропер широким жестом поднес Банти красный пластиковый тюльпан — бесплатное приложение к коробке стирального порошка «Даз».

Я это видела своими глазами. Честное слово, тюльпан у мистера Ропера взяла не моя мать, а некое воплощение игривого девичества, очаровательное, полное жизненной силы, подобие Дебби Рейнольдс до того, как ее бросил Эдди Фишер.

Я боюсь за мать. Она входит в неизведанные, не нанесенные на карту дальние глубины космоса, где низвергаются метеоритные потоки и где кольца Сатурна, как мы знаем, смертельны.

Через некоторое время, в конце июня, происходит чудо — Джордж и Банти получают извещение, что меня приняли в гимназию имени королевы Анны. Уф, как сказал бы дядя Тед. Патриция, с другой стороны, безнадежно плохо сдала экзамены на аттестат зрелости. С большинства из них она просто ушла раньше времени. (Когда Банти в ярости спросила ее почему, она ответила только: «Не знаю».)

Этим летом мы не едем отдыхать из-за подступающей смерти Нелл. В качестве компенсации Патриция ведет меня и Кейтлин в кино, на фильм «Летний отдых» с Клиффом Ричардом. Патриция не любит Клиффа Ричарда — она недавно торжествующе принесла домой небольшую пластинку фирмы «Декка» на 45 оборотов в оранжево-белом полосатом конверте, восклицая «„Роллинг стоунз“!» с фанатичным блеском в глазах.

Нам пришлось изворачиваться, чтобы Кристина не прознала о нашем походе в кино: она пытается вклиниться между мной и Кейтлин, и я все время жду, что она влезет и все испортит. Впрочем, с этим справляется и Говард — он все время насмешливо фыркает, обращаясь к Клиффу, Юне, Мелвину и прочей компании. «Детский сад!» — громко объявляет он и переходит к каким-то странным зоологическим упражнениям с Патрицией, пока мы уныло жуем мятные лепешки. Из-за Говарда с Патрицией мы сели в задний ряд, и отсюда плохо видно экран.

Вскоре умирает Нелл. Последние слова, которые она обратила ко мне, лежа тенью в кровати, были: «Лили, побереги ботинки!» (см. Сноску ( viii )). Ее самые последние слова (по рассказу Патриции, которая единственная была с Нелл в момент ее смерти) также не свидетельствовали о ясности сознания: «Миссис Сиврайт, давайте я помогу вам сделать чай для Перси». Мы идем проведать Нелл в похоронном бюро. Нельзя сказать, что она принимает нас радушно. Похоронное бюро выглядит совсем не так, как я думала. Я ожидала чего-то внушающего мистический ужас, как в церкви Св. Вильфрида, — темноты, благовоний, органной музыки, — а увидела хорошо освещенное помещение, стены, крашенные в лимонно-желтый цвет, бордовые занавески и жардиньерки с пластиковыми цветами, которые выглядят как бесплатное приложение к стиральному порошку «Даз». Кейтлин, которая поехала с нами за компанию, подозрительно рассматривает интерьер. «Без свечей?» — изумленно шепчет она. Кто же осветит бедной Нелл путь во тьму?

Патриция простужена, у нее красные глаза, но я не думаю, что она оплакивает Нелл. Мертвая бабушка выглядит почти так же, как и в последние недели жизни, — кожа, пожалуй, стала чуть желтей, и лицо приобрело поразительное сходство с черепахой, которая живет у Кристины Ропер. Мне очень жалко бабушку, но в то же время очень стыдно, что я не убиваюсь по ней так, как мы убивались по Любимцам после пожара.

Этот визит не требует особых усилий, мы смотрим из первого ряда (правда, без мятных конфет). «Ну что, хватит с вас?» — спрашивает Банти через некоторое время, и мы все соглашаемся, что хватит. Когда мы выходим из зала, Банти оборачивается и после недолгой паузы говорит: «Это была моя мать». У меня на затылке волосы встают дыбом, совсем как у Джун Эллисон из «Истории Гленна Миллера», которая шла по телевизору в прошлое воскресенье. Я точно знаю, с уверенностью провидца, что однажды тоже произнесу эту фразу, слово в слово.