Кейт Аткинсон - Музей моих тайн

Эдмунд, красивый канадский кузен Банти, был бомбардиром на самолете «Д (как Дог)». Другой его обязанностью было помогать поднимать большой четырехмоторный «галифакс» в воздух. Но в этот раз, после того как Эдмунд помог Джонти Паттерсону выпустить закрылки и застопорить рукоятки газа, он заполз обратно в свое прозрачное гнездо на носу самолета и стал смотреть, как темные очертания мыса Фламборо уступают место морю, блестящему в лунном свете, как полированный гагат.

Эдмунд обычно не проводил там весь длинный перелет — он предпочитал помогать штурману, сержанту Уолли Уиттону, возиться с радионавигационной системой или дразнить добродушного радиста Лена Тофта, но сегодня Эдмунд был в странном настроении.

И не он один. У всего экипажа самолета «Д (как Дог)» было нехорошее предчувствие насчет этого полета. Вчера один из механиков по вооружению сделал ошибку из неосторожности, и целая тележка бомб взорвалась на взлетной полосе, забрав с собой другой «галифакс» и весь его экипаж. Вдобавок сегодня Таффи Джонс, бортмеханик, забыл взять почерневший, гнутый образок святого Христофора, который они всегда подвешивали на плексигласовый купол, и на взлете весь экипаж клял Таффи черными словами. Уолли Уиттон велел им заткнуться и уничтожающе обозвал сраными иностранцами, потому что, кроме Таффи (естественно, валлийца), в экипаже «Д (как Дог)» были шотлашка (Мак Маккендрик, кормовой стрелок) и канадос (Эдмунд, бомбардир). «Иди в жопу, брамми», [50] Брамми — прозвище уроженцев Бирмингема, города в срединных графствах Англии. — благодушно сказал Лен Тофт, и Джонти Паттерсон, двадцатидвухлетний пилот, дернулся. Джонти всего лишь второй раз вылетал с «Д (как Дог)» — он заменил предыдущего пилота, заработавшего «хлыстовую травму» при посадке на брюхо, — и неуверенно себя чувствовал с таким опытным экипажем: многие из них, как Таффи Джонс, летали уже второй срок и, наверно, смогли бы управлять самолетом лучше самого Джонти. Джонти никак не мог понять, когда они шутят, а когда говорят серьезно, и почему-то стыдился своей дорогой частной школы и отчетливо произносимых гласных. Только бомбардир, человек с ангельским характером, не делал различия между ним и всеми остальными.

Вообще-то, экипаж больше волновали летные навыки нового пилота, нежели его социальное происхождение. Как без обиняков выразился Уолли Уиттон, «в облаках от него ни хрена толку» — этот факт обнаружился над Голландией в первый же вылет с Джонти, и Таффи пришлось занять место пилота, пока их кренило и трясло в огромном кучевом облаке. Бедный пилот (который до сих пор брился только раз в неделю) розовел от стыда.

После шутливого ксенофобского выпада Уолли никто не добавил, что в экипаже было еще больше иностранцев, пока неделю назад сержанта Рэя Смита, пулеметчика-австралийца с мягким и циничным характером, не срезало очередью с «Ме-109» прямо у пулеметной турели. Новый пулеметчик, Морис Дайти, бывший водитель фургона из Китли, оказался нервным, как котенок. Они чувствовали, как его дерганость заражает их, липким туманом расползаясь по самолету.

— Вышла наша удача, — мрачно сказал Мак, когда они вытаскивали останки сержанта Смита из пулеметной башни.

Мак, Эдмунд и австралиец уже сделали одиннадцать совместных вылетов — одна из причин, почему Эдмунд не ушел из этого пестрого экипажа и не перевелся в Канадские королевские ВВС.

— Мы живем взаймы, Эд, — мрачно пробормотал Мак за спиной у Эдмунда, пока они проводили предполетную проверку, и Эдмунд добродушно послал его к черту.

— Эд, ну как медсестра? — вдруг спросил Таффи по интеркому, и Уолли Уиттон страшно обругал его и велел «не забивать эфир», а Эдмунд молча улыбнулся над стеклянистой морской гладью, залитой лунным светом.

Медсестра была хороша. Дорин О’Догерти, сладкая, как кленовый сироп, с большими карими глазами (похожа на корову, подумал Эд без неприязни), кудрявыми каштановыми волосами и убийственным ирландским акцентом. Половину всего, что она говорила, он вообще не разбирал. Но она оказалась мягкая и податливая, и они вдвоем, спотыкаясь, выбрались от «Бетти» и спустились к черной (ни огонька — затемнение) реке, черней Северного моря, и Дорин на вкус была как марципан, а на ощупь как жидкая карамель, и она шептала: «О, Эдди, ты такой замечательный, а как же!»

— Штопор вправо, быстро!!! — закричал кто-то — Мак — по интеркому, и тяжелый «галифакс» мгновенно упал на триста футов в темноте, накренился, снова упал, ускорился влево, и Эдмунд со своего наблюдательного пункта хорошо видел трассировочную очередь, которая, светясь красным, пропадала в темноте. Несколько секунд все молчали, потом Мак спокойно сказал:

— Кажется, вывернулись.

А Морис Дайти забормотал что-то нечленораздельное и замолчал, лишь когда ему велели заткнуться.

Плотная масса голландского берега прошла внизу, но экипажу некогда было расслабиться после встречи с «мессершмиттом»: теперь требовалась кошачья чуткость и осторожность, чтобы пробраться через береговую оборону. Кругом все было темно и тихо, и большой четырехмоторный самолет летел, жужжа, словно чудовищно тяжелое насекомое. На это задание — бомбить заводы Круппа в Эссене — вылетело еще четыреста самолетов, но казалось, что «Д (как Дог)» совсем один в густо утыканном звездами небе. И вдруг вспыхнул ослепительно яркий белый свет — огромный поисковый луч протянулся из ниоткуда и схватил их.

Ничего не видя, Эдмунд ощупью вылез из своего гнезда на носу, подтянулся наверх и скрючился позади Таффи и Паттерсона. Когда твой самолет попал в поисковый луч, чувствуешь себя уязвимей некуда: хуже может быть, только если ты лежишь на животе в носу самолета и твоя голова торчит в этом самом луче. К лучу присоединились другие — Мак у себя наверху в башне считал их вслух:

— Тридцать, тридцать пять, тридцать девять, господи Исусе, сорок два, еще пять, господи!

А обычно добродушный Лен Тофт орал:

— Пикируй же, господи, пикируй, дебил!

Судя по другим доносящимся звукам, послабее, кого-то рвало в кислородную маску — Эдмунд не сомневался, что это Морис Дайти. Эдмунд обернулся и в неестественно белом свете поискового луча увидел лица Лена Тофта и Уолли Уиттона, застывшие, как у маленьких зверьков, загнанных крупным хищником. Джонти Паттерсон вдруг ожил, прищурился от света и принялся выполнять образцовый маневр ухода от луча, как по учебнику. Подъем вправо, пике влево, пике, пике, подъем — больше пике, чем подъемов, отчаянная попытка выбраться в ту часть неба, где зенитная артиллерийская батарея их не найдет, — но зенитный огонь все приближался: кррамп, ффушш, кррамп, ффушш, — и вдруг каким-то чудом они вырвались из смертоносного луча и вновь нырнули под покров ночи.