Алексей Варламов - Мария и Вера

— Ты отца найти не пробовала?

— Как? — спросила осунувшаяся Татьяна Петровна. — Брак не был зарегистрирован.

— А бабушки где работают? — в голосе у директрисы послышалась слабая надежда.

— Одна нигде, она инвалид, другая — гардеробщица в Иностранке.

— Господи, куда я только смотрела? — быстро заговорила директор, расхаживая по кабинету и нанизывая одно предложение на другое. — Затмение какое-то нашло. Давай еще раз вызовем обеих бабушек. Поговорим все вместе в моем кабинете. Припугнем судом. Надо постараться их расколоть. Одна из них точно вменяемая.

Однако разговоры с Лизиными воспитательницами ни к чему не привели. Баба Шура прийти в школу отказалась, сославшись на больную ногу, и не согласилась ни на встречу у себя дома, ни на разговор по телефону, а баба Аля — бледная, трясущаяся — вела себя чрезвычайно странно и говорила совершенно несуразные вещи про внученьку, которая с а м а решила не носить звездочку, и идти против ее воли она не может.

— Да при чем здесь вообще звездочка? — вскипела директриса. — Как вы не понимаете, что если уже в первом классе девочка отказывается подчиняться школьным правилам, то в восьмом она забеременеет?

И, не удержавшись, в сердцах добавила:

— С ее-то наследственностью.

Баба Аля охнула, и взгляд у нее сделался бессмысленным.

— Пишите заявление, бабуля! — приказала директор, почти наверняка уверенная, что писать что-либо старая женщина побоится.

— Я… уже написала, — еще более виновато и потерянно пролепетала баба Аля, доставая из потертой дерматиновой сумки с двумя ручками листок, над которым трудилась все утро ее сестра.

— Мягко стелет, да жестко спать, — процедила директор, когда старушка, не чуя под собой пола, бочком, пытаясь сохранить елейную улыбку на лице, выскользнула за дверь. — Ребенка надо немедленно спасать.

Но слова, которые могли бы хорошо прозвучать где-нибудь на совещании в райкоме, совершенно нелепо отдавались в разговоре с Татьяной Петровной.

— Я не знаю, обратиться в комиссию по делам несовершеннолетних, что ли, — раздраженно сказала директриса и закурила. — Я не понимаю тебя, Таня. Чего ты ждешь? Это твое упущение. Да к тому же ты еще назначила ее старостой.

— Ее выбрали дети.

— Ты это будешь в роно объяснять. Или забыла, как разогнали вторую школу на Ленинском?

— Я к тебе не напрашивалась, — выпрямилась Татьяна Петровна.

— Ой, Таня, только не обижайся, — поморщилась директриса. — Ты должна меня понять. Отдуваться за все мне придется, и моя голова полетит первая. Ты как пришла, так и уйдешь. Даже выговора не получишь. А для меня эта школа — все. Ты должна уговорить девочку. Тебя она послушает.

Татьяна Петровна пробежала глазами заявление.

— Извини меня, — сказала она тихо. — Но я не буду. Я против того, чтобы детей насильно загоняли.

Некоторое время директор недоуменно, раздосадованно, обиженно смотрела на учительницу, с которой когда-то они заканчивали потемкинский пединститут.

— Но ведь это же ее загоняют, — произнесла она отчетливо по словам, как будто диктовала диктант. — Что может понимать и решать ребенок в семь лет?

— В восемь. И очень много.

— Что же, если вы решили загребать жар чужими руками, Татьяна Петровна, — заговорила после недолгой паузы директор задумчиво и негромко, точно обращаясь к самой себе, а не к оступившейся учительнице, — придется поговорить с девочкой мне.

Лиза провела в кабинете у директора почти час. С ней говорили то терпеливо и мягко, то чуть ли не начинали кричать, ей читали лекцию, угрожали, ее жалели и сочувствовали, ей льстили и хвалили за необыкновенные способности, красивую внешность и нарядный бант. Ее расспрашивали про мать и отца и говорили, что никогда бы родители не позволили темным недобрым старухам диктовать свою волю и как огорчились бы они, если бы узнали, в какую беду попала их маленькая дочь. А девочка молчала. Спокойно и бесстрастно она смотрела на хорошо одетую, ухоженную темноволосую женщину, которую боялась вся школа и которая теперь из кожи вон лезла, пытаясь подобраться к детской душе, и женщина эта чувствовала, что ничего у нее не получается.

Если бы нахалка хоть опустила свои ядовито-зеленые глаза. Но девочка, не мигая, смотрела на директора, и под этим взглядом школьной начальнице стало неуютно.

Вести политические разговоры, убеждать ее, что Володя Ульянов был добрым и смелым мальчиком, казалось верхом абсурда. Девочка не понимала ничего, и в какой-то момент директору почудилось, что перед ней стоит не умный и взрослый ребенок, каким пыталась представить Лизу ее учительница, а нахохлившийся зверек.

«Точно — беспризорница. Того и гляди набросится».

— Что с тобой, Лиза? — говорила директор заботливым голосом. — Совсем недавно ты была живая и веселая девочка. Так хорошо рассказывала про Дриандию. Я всегда радовалась, когда встречала тебя. А теперь ты изменилась. Почему ты не хочешь быть искренней со мной? Я ведь не сделала тебе ничего плохого.

— Вы дали мне чужую звездочку! — выпалила вдруг девочка.

— А где же твоя?

— Ее украли, — сказала Лиза мрачно, и директор заметила, как сжались у первоклассницы кулачки и на глаза навернулись слезы.

— Кто украл? Что ты такое говоришь?

— Ее украли ночью, когда все спали. Тот мальчишка, который на ней нарисован. А вы хотите меня обмануть.

— Господи, что за нелепая фантазия! Но при чем здесь я?

— Вы здесь главная.

— Это тебя бабушка научила так говорить? Та, что с палочкой ходит? — спросила директор осторожно и тотчас же пожалела и поняла, что спрашивать этого не следовало. Лиза замкнулась, и маленькая искра, которая успела пробежать между взрослым человеком и ребенком, пропала.

Женщина почувствовала это и неуклюже попыталась что-то спасти.

— Запомни, Лиза. Тот мальчик никогда ничего не крал. А если ты так боишься свою бабушку, то ведь можешь носить значок в школе и перед тем, как приходить домой, снимать, — понизив голос, доверительно, почти заговорщицки, проваливаясь под пол, произнесла она, заглядывая Лизе в глаза. — Это будет наша маленькая тайна. Ты ведь любишь тайны, Лиза Непомилуева?

Так выходило совсем унизительно, это значило признать поражение перед маленькой соплячкой, но другого выхода не было. Однако Лиза не согласилась и на это. Она отказалась надевать звездочку даже тогда, когда, потеряв терпение, директор сказала ей как совершенно взрослому человеку, что из-за ее упрямства Татьяна Петровна не сможет дальше работать в школе. Ни в этой, ни в какой другой.

Лиза только очень побледнела, глаза у нее расширились, и могло показаться, что сейчас она не выдержит и упадет в обморок, но она устояла.