Павел Крусанов - Царь головы (сборник)

Профессор Цукатов подошёл к окну и некоторое время смотрел на снег, на побелевшие деревья, на запорошенный стеклянный купол атриума торгового дома за Красным мостом, на протоптанные по двору студентами цепочки чёрных следов, на небо, обещавшее ранние сумерки, но уже не мрачные, а подсвеченные расстеленной повсюду пушистой зимой. Внутри него плавно и широко разливался покой заснеженной земли.

— Китайцы в плане кухни большие озогники. — Не прерывая речи, Челноков снял с подставки клокочущий чайник. — Я в их гестоганы ходить побаиваюсь. Заметили — у них довольно кгупные общины в наших гогодах, однако совсем нет кладбищ. Как думаете, почему? — Пригласите ко мне Демьяна Ильича, — обратился Цукатов к Лере, уже понявшей, что она прощена, и шурующей в шкафу в поисках кофейной чашки. Потом повернулся к Челнокову: — Да, шимпанзе. Пожалуй, шимпанзе. Так будет лучше.

Неприбранность жилища Демьяна Ильича ничуть хозяина не волновала и по существу была чистой видимостью — каждая вещь здесь знала своё место. Протяни руку — и она уже в ладони. Брось — и легла туда, откуда взял. Инструменты столярные и скорняжные, склянки с кислотами, солями, щелочами, квасцами, лаками и мышьяковым раствором, формы для гипсовых отливок тонких лодыжек (дистальных отделов ног) каких-то копытных, россыпи стеклянных глаз с ручной росписью радужки и бликом в зрачке, баллоны монтажной пены, клеи, тряпки, обрывки шкур, перья… Демьян Ильич в чучельном деле был алхимик, как Гварнери в скрипичном. Он изобрёл особый раствор для консервации свежего материала, чудесный состав на́мази для пикелевания птичьих шкур и выделочный раствор для шкур зверей, изменяющий свойства мездры, делающий шкуру эластичной и неподвластной плесени и грибку. Много загадок отгадал он в своём ремесле, много знал особенных ухваток, таких, что оставались для других непостижимыми. Отмока, расчистка мездры от прирезей мышц, обработка очинов перьев, обезжиривание и мытьё, пикелевание, сушка и отволаживание — на каждый шаг в деле он имел свой секрет и тайный ключ. Мех на выделанных им шкурах лоснился и не редел, перо никогда не выпадало. Рецепты его обработки, тёмные тропы потаённого искусства, ускоряли дело впятеро, а то и вдесятеро. Другому мастеру в такой срок шкуру не выделать, а смонтируешь зверя или птицу с невыделанной — загниёт, провоняет и посыплются мех и перо. А если не загниёт — не избежать ссыхания шкуры на чучеле, искорёженных форм, лопнувших швов и загибания пришовных краёв над обнажённым манекеном, которые не исправить никакими бандажами и креплениями. У Демьяна же Ильича и в короткий срок всё выходило превосходно — угрюмой благодатью снизошёл на него гений ремесла.

— Инволюция… Гхм-м… — Указательный палец хранителя возносился ввысь. — Инволюция… Да… Из ангела родится змей, а не обратно…Он говорил сам с собой в минуты, когда настроение его становилось цветным. Демьян Ильич придумал наконец, как заманить чертовку в логово. Она придёт сама — ремонт затеяла, а он исподтишка сосватал ей потолочного мастера. Подложного — сквернавца одного из столярки музея на Стрелке, жадного до денег и глупого, как табуретка. Тот приведёт её к Демьяну Ильичу, как будто показать работу, мол, днями натянул тут потолок — пойдёмте поглядим и убедимся в его необычайных совершенствах… А с мастером Демьян Ильич потом сочтётся — позовёт к себе расплатиться и разбудит в нём хоря.

Лера недолюбливала и немного побаивалась хранителя музейных фондов. Взгляд у Демьяна Ильича был острый, жалящий, брови густые, лохматые, лицо желтоватое, костяное, характер нелюдимый, скверный. Однажды, встретившись с ним в коридоре у дверей генетической кухни, где увлечённые наукой студенты варили кашу дрозофилам, Лера машинально улыбнулась ему большим ртом и махнула под очками ресницами. И, уже разминувшись с хранителем, услышала вслед: «Гхм-м… Знатный страус». Уши у Леры покраснели, по спине побежали нехорошие мурашки. Неслыханный хам!

Потом Лера специально рассматривала себя в зеркале: ну да — высокая, стройная, широкобёдрая, ну да — длинная шея, крупный рот, большие — под линзами — глаза… Молодая, здоровая, красивая, боевитая… Одно слово — Артемида. При чём тут страус? Что за фантазии?

Демьян Ильич был в музее. Отозвался издали — «да, да», — но отворил не сразу, долго шаркал за дверью. Открыв, посмотрел исподлобья. Белый халат его был несвеж, шевелюра растрёпана, неопрятна, башмаки — в пыли и изношены до неприличия. Холодно, не пряча высокомерной неприязни, Лера передала хранителю приглашение Цукатова. И, не дожидаясь ответа, надменно развернулась — на цокающих каблучках отправилась в лаборантскую переписывать заявку на реактивы, материалы и лабораторную посуду. Лопатки её морозно покалывал вонзённый сзади взгляд. — Блошка по́ саду гуляла, вошка кланялась, да блошка чванилась… — бормотал Лере в спину Демьян Ильич, и глаза его, миг назад колючие, как шило, затягивала глянцевая поволока.

— Давайте наконец определимся — берётесь или нет? — Цукатов обращался со смурным, сычом глядящим на профессоров хранителем невозмутимо, словно на нём были железные рукавицы. — Времени немного. Деньги надо освоить до конца года. Стало быть, у нас месяц.

Томительная пауза.

Цукатов лукавил: случалось, он отчитывался за приобретённое оборудование голой бумагой, а приборы доставлялись позднее — ничего, с рук сходило. Ответственности заведующий кафедрой не боялся, потому что раз и навсегда сделал для себя выбор между тем, что до́лжно, и тем, что легко. Сколько бы ни потребовалось науке убить живых существ, чтобы изобрести снадобье от смерти, он убил бы их всех без колебаний.

— Гхм-м… — Голос Демьяна Ильича скрежетал, будто старый, редко пускаемый в дело механизм, и царапал слух; хранитель тягостно улыбался непригодным для улыбки лицом и неопределённо двигал мохнатыми бровями. — Искать надо… Да…

И снова пауза.

Молчание в присутствии хранителя наливалось свинцом и обретало тяжесть, производя впечатление ещё более мучительное, чем разговор. Когда он молчал, он словно делался всемогущим: не приходилось сомневаться — закажи ему утконоса, он добудет и его. Да что утконоса — добудет из небытия вымершего трёхцветного ару и съеденного аборигенами Фиджей Xixuthrus heyrov-skyi.

— Так что? — Если Цукатов считал дело важным, он умел быть терпеливым.

— Гхм-м… Конечно, денег маловато… — Брови Демьяна Ильича шевелились, словно волосатые гусеницы. — Да… Однако поспрошаем — глядишь, и сыщется… — Ноздри его встрепенулись, будто он уже пытался взять чутьем дух притаившейся где-то неподалёку добычи.

— И как скоро станет известно?

Брови подползли друг к другу, встретились и замерли.