Эмма Хили - Найти Элизабет

– Я не собираюсь с визитом к королеве, – обычно высокомерно отвечала она.

Я всегда смеялась над этими словами. Анна и Фредерик не нуждаются в напоминаниях. У них гладкие темные волосы, очень прямые. Они оба улыбаются мне и называют бабулей, но для меня они чужие люди.

– У тебя красивые гольфы, Анна, – замечаю я, хотя и не собиралась вмешиваться в их разговор.

– Спасибо, бабуля, – говорит она и со смехом подтягивает их выше колен.

– У меня тоже когда-то были такие. Удобная вещь. В ту пору девочки носили юбки до колен, и у нас не было колготок. Помню, как однажды я гуляла по берегу с родителями. О боже, как же мне было холодно! – Я даже ежусь при одном только воспоминании об этом.

Мы начали с вершины утеса и зигзагами спустились к самому берегу. Отец не хотел, чтобы мы подходили слишком близко к морю. Колючую проволоку еще не сняли, и лишь одному богу известно, что там зарыли на берегу, чтобы не допустить высадки немцев. Так что ни о каком купании не могло быть и речи, но я все-таки подошла довольно близко к кромке воды, чтобы ощутить на лице морские брызги и найти раковины, которые волнами выбросило нам под ноги. В тот день мы прошли приличное расстояние, мимо пирса, наблюдая за тем, как волны разбиваются о берег. Отец держал меня за руку, как будто боялся, что я, как и Сьюки, могу в любую минуту исчезнуть. Мне это было неприятно, тем более что они с матерью спорили всю дорогу. Когда мы отошли всего на несколько ярдов от дома, мама как-то вскользь упомянула Фрэнка, и с той самой минуты отец говорил только на эту тему.

– Если бы только Сьюки ушла от него, – начал он. – Нынче разводится каждая вторая пара. Ну почему они не сделали то же самое? Тогда бы она вернулась к нам, живая и здоровая.

– На прошлой неделе ты сказал, что противник разводов, – заявила ему мама.

– Все зависит от характера мужа, не так ли? – Отец в упор посмотрел на маму. – Или от поведения его жены.

Я приложила к уху раковину, чтобы шум заглушил голоса родителей, а потом, когда мы дошли до танцующего сарайчика, высвободила руку. Эта деревянная хибарка стояла на нашей тропе в том месте, где та поворачивала в сторону города. До войны здесь продавали напитки и всякие мелочи. Она до сих пор была закрыта, на окнах крест-накрест прибиты доски, старые маркизы выцвели и обтрепались. От домика пахло морем, солью и гнилью, деревом и сыростью. На крыше сама собой выросла трава, и поэтому издали казалось, будто на ветру колышутся волосы. Cьюки называла этот сарайчик танцующим из-за травы: казалось, будто он раскачивается в такт какой-то слышной лишь ему музыке. Соль разъела дерево, оно как будто взорвалось нарывами и набухло, а там, где были когда-то сучки, теперь зияли дыры. Помню, мы любили просовывать в них пальцы, запихивая туда небольшие камешки, ракушки или даже пригоршни песка. Мне всегда хотелось каждый раз, когда мы оказывались на пляже, засунуть туда что-нибудь новенькое. Например, за€мок из песка. Чтобы в один прекрасный день, когда сарайчик окончательно развалится, осталась стоять только его песчаная копия.

Родители пошли вперед, а я на минуту задержалась, чтобы провести рукой по дереву, постучать по нему костяшками пальцев. Внезапно я услышала рядом с собой нечто похожее на хлопанье крыльев. Я подняла глаза на траву, росшую на крыше, однако ничего так и не заметила, поэтому мне пришлось обойти сарайчик. Что, если где-то рядом птицы свили гнездо? Прошлой весной у моей подруги Одри в их пляжном домике голуби свили гнездо, и она ужасно расстроилась, когда отец разбил яйца. Я дошла до дальнего угла, но так ничего и не увидела и уже поднесла руку к дырке, чтобы просунуть туда палец, когда на меня изнутри посмотрел чей-то глаз.

Я тотчас отскочила назад и едва не скатилась кубарем со склона песчаной дюны у меня за спиной. Это был не голубь. Это был человеческий глаз. Кто-то сидел внутри и выглядывал наружу. Чувствуя, что от страха сердце вот-вот выскочит из груди, я бегом бросилась вслед за отцом. Впрочем, любопытство взяло верх. В какой-то момент я обернулась и увидела, что из сарайчика, с зонтиком в руке, показалась женская фигура. Это была сумасшедшая. Она что-то выкрикнула мне вдогонку, и на какой-то миг мне показалось, что она сказала что-то про Сьюки. Что-то вроде «кабачки в вагоне». Но, с другой стороны, она обычно всегда что-то вопила, а я была слишком напугана, чтобы вернуться. Я догнала отца и даже позволила ему снова взять меня за руку, и не убирала ее, пока мы не дошли до дома.

К тому моменту как Том сажает меня в машину, я уже немного пьяна. Хелен подталкивает меня внутрь и дает ему список инструкций, как доставить меня домой. Она напоминает ему, чтобы он не забыл запереть за мною дверь. Том кладет листок на приборную доску и обнимает сестру, после чего та спешит куда-то по своим делам.

– Она ушла, чтобы прогнать ту женщину и забрать назад наши ломтики персиков? – спрашиваю я у сына.

– Что?

– Ничего, – говорю я. – Так, ерунда.

Я сегодня слишком сентиментальна. Отчасти потому, что я не знаю, когда он и его семья прилетят из Германии снова, отчасти из-за вина. В машине я даже разок хлюпаю носом, и мне слышно, как дети Тома ерзают на заднем сиденье.

Мы едем домой какой-то странной дорогой – Том плохо помнит улицы нашего города, – и по пути нам попадается дом Элизабет. Боковая калитка открыта. Я выпрямляюсь и выглядываю из окна.

– Ты не мог бы меня здесь высадить? – спрашиваю я Тома. – Я хотела бы немного пройтись пешком.

Он как будто не уверен, что ему делать, однако притормаживает. Боковая калитка, говорю я себе. Боковая калитка. Боковая калитка.

– Хелен сказала, что ее нужно непременно доставить домой, – замечает с заднего сиденья Бритта. – Не думаю, что нам стоит выпускать твою мать из машины.

– Я еще не выжила из ума, – бросаю я ей через плечо. – И пока что помню, где живу. Я часто возвращаюсь домой через парк и сегодня тоже хотела бы немного пройтись.

Я трогаю холодными ладонями лицо и чувствую, что оно горит от стыда. Я не привыкла врать.

– Ну, хорошо, мама, – соглашается Том и останавливает машину. – Если ты настаиваешь. Только ничего не говори Хелен, иначе мне крышка.

Я улыбаюсь его шутке. Из них двоих Том всегда умел расположить к себе. Я вылезаю из машины, отстегиваю ремень и посылаю внукам воздушные поцелуи. Бритта тоже выходит, чтобы обнять меня.

– Я лишь хотела убедиться, что с вами все в порядке.

Я уверяю невестку, что ничуть в этом не сомневалась, что благодарна ей за заботу. Машу им рукой, пока машина не исчезает за углом. И все это время я повторяю заветные два слова, чтобы они не проскользнули в одну из дырок в моей голове, а их, я знаю, и так достаточно. Я стою напротив дома Элизабет. Солнце бросает на дорожку косые лучи. Боковая калитка открыта. Сквозь нее мне виден кусочек золотисто-зеленого сада. От входной двери по дорожке движется чья-то фигура. Кудрявые волосы, клетчатое пальто. Она улыбается мне. Элизабет. Это она. Она все это время была здесь.