Эмма Хили - Найти Элизабет

– Это ты записывала имя Сьюки в регистрационный журнал? – спросила я.

– Э-э-э… В гостинице? Да, я.

– А зачем?

– Фрэнк попросил меня.

– Но разве сама Сьюки не могла туда записаться?

– Она была на улице в фургоне. Фрэнк хотел расплатиться и получить ключи, чтобы затем сразу отвести ее в номер. Он говорил, что она была сильно взвинчена, близка к истерике. Бедняжка… Да и он тоже. Я думаю, он сильно за нее переживал. Та жуткая сумасшедшая снова приходила к ним домой. И не то чтобы у меня были особые права кого-то осуждать. У моего мужа тоже ведь свои проблемы.

– Значит, ты все-таки ее видела? Сьюки. Но мне помнится, что в полиции ты сказала, что не видела ее.

– Э-э-э …

– Ты видела, как Фрэнк отвел ее в номер?

Я пристально смотрю на надутые губы Нэнси в надежде, что она хоть что-то расскажет о Сьюки. При мысли о том, что она все еще жива и будет жить в нашем городе, носить свою привычную одежду и обедать у нас дома, у меня закружилась голова, и я почувствовала себя почти невесомой.

– Нет, – ответила Нэнси, и у меня внутри вдруг что-то оборвалось. – Мне нужно было подменять одну телефонистку, поэтому в тот момент, когда они поднимались наверх, меня уже не было рядом с ними. Он собирался отвести твою сестру в номер сразу же, как получит ключ, чтобы сумасшедшая не смогла проследить за ней. Мне все это показалось излишним, но думаю, что уж если вы чего-то так сильно боитесь, то будете делать все, чтобы к одному страху не прибавились еще и другие.

– Значит, ты не видела, как они поднимались наверх?

– Ну, я видела, как Фрэнк возвращался; я к тому времени снова сидела на регистрации клиентов. Бедный Фрэнк, он был в жутком состоянии, так переживал за жену. Я спросила его: «Почему ты не остался с ней?» Он не мог, ему в тот вечер надо было сделать кое-какие дела в Лондоне. Я не стала его расспрашивать, потому что, ну, знаешь, он, конечно, милашка и мухи не обидит, но ведь если человек продает бритвенные лезвия так дешево, значит, он якшается с опасными людьми. Моему мужу, видишь ли, всегда надо быть чисто выбритым, он не может выносить даже небольшой щетины. Думаю, что это из-за того, что она напоминает ему о лагере. Как бы то ни было, я предложила Фрэнку свои услуги – я могла бы присмотреть за Сьюки, – но он сказал, что она уже легла. И кровать на следующий день, естественно, выглядела так, словно в ней действительно спали: одеяло скомкано и все такое прочее.

Что-то никак не могу нащупать ключ к происходящему. Я ищу его, я пришла сюда, чтобы искать. Внутренность этого ящика грязная, вся в пятнах и пахнет старой резиной. Я касаюсь рукой разных мелких предметов, и они с глухим стуком передвигаются по ящику. Старые монеты, носовые платки, покрытые толстым слоем пыли, и такие узкие предметы со свинцом, предназначенные для письма. Слово ушло из памяти. Я беру один из них, пытаясь припомнить его название. Ощупываю его, но это не помогает. Вдавливаю его кончик в деревянную стенку ящика, и кончик отваливается. Мне нравится, и я беру второй, чтобы сломать.

Шум снаружи заставляет меня отдернуть руку и оглянуться на дверь. Шум раздается снова. Это кричит грач, а скрип закрывающегося ящика похож на эхо птичьего крика.

Я беру щетку с туалетного столика, провожу ее щетиной по ладони и прислушиваюсь к чему-то. Здесь есть зеркало и немного талька. А также пудреница, целая чистая пудреница. Совсем не то, что я ожидала найти. Совсем не мужские вещи. Открываю пудреницу и касаюсь пуховки. Пудра поднимается вверх и маленькими крупинками опускается на темную деревянную поверхность. Вот чем она пользуется, чтобы скрывать свое несовершенство. Она ведь обещала и мне подарить такую. Чтобы я могла скрывать свои недостатки. Но у меня их так много, что она никогда не научит меня прятать их все. Вначале пусть она научит Дугласа. Вот почему пудра находится здесь, на его туалетном столике.

Звонит дверной звонок. Я роняю пудреницу и, пытаясь как можно скорее уйти из комнаты, натыкаюсь на книжный шкаф. На полке две грязные чашки. Я забираю их и в холле замечаю, что в одной из них осталось немного чая. Я выпиваю его, хотя он совсем холодный, после чего ставлю обе чашки на нижнюю ступеньку лестницы. Затем ковыляю назад. Здесь ступеньки расположены под каким-то неправильным углом. Они больше не ведут к двери. Я внимательно смотрю на них, наклонив голову, чтобы придать им нужное направление. Но это не помогает. Тогда я пытаюсь сделать шаг на ступеньку. Они вроде достаточно твердые. Дребезжит звонок. Дважды. В третий раз. Звук очень резкий, совсем не мелодичный. Я открываю дверь, и в комнату врывается мужчина.

– Ну, ты перешла все границы, – говорит он.

Он чем-то размахивает передо мной, но оно слишком быстро движется, и я не могу понять, что это такое. Делаю шаг назад и оказываюсь рядом с перилами лестницы. Не могу понять, как они могли здесь очутиться. Их здесь быть не должно.

– Черт возьми! Это идиотское объявление! Дальше уже некуда!

– Некуда, – повторяю я, глядя на ступеньки. Они явно переместились, и я не могу ничего понять.

– Да-да, именно так. Эй, ты меня слышишь?

– А вы знаете, каким образом ступеньки могут перемещаться? – спрашиваю я.

У мужчины явно перехватывает дыхание. Он останавливается.

– Что?

В нем есть что-то знакомое, но я его не узнаю, да и сейчас у меня просто нет времени о нем думать.

– Ступеньки, – повторяю я. – Они переместились. Они смотрят не в ту сторону. Как могло такое случиться, как вы думаете? Произошло землетрясение или что-то другое?

– Что ты такое несешь?

Этот парень очень высокий. Но сутулый, как Дуглас.

– Ступеньки, – шепчу я. – Дуглас… Дуглас, должно быть, сдвинул их.

Я не знаю, что еще сказать, все мои мысли перепутались.

– Кто такой Дуглас?

– Наш квартирант.

Он слегка приседает, совсем немного.

– Тот, наверху?

Он хватается за балясину лестницы, и она немного дрожит под его напором, а мужчина наклоняется, чтобы заглянуть наверх, на площадку.

– Наверху? – переспрашиваю я, следуя за его взглядом. – Кто там наверху?

Я смотрю на него и чувствую, что начинаю дрожать. Интересно, кто может быть там, наверху? И тут я обнаруживаю, что и балясины находятся не на своем месте. Это меня пугает еще больше. Я внимательно рассматриваю шею мужчины поверх воротника рубашки. На ней раздражение от бритья. Это же Питер. Сын Элизабет. Я чувствую, как всю меня переполняет негодование.

– Это ты сделал? – спрашиваю я. – Ты передвинул ступеньки?

Мое предположение все объясняет.

– Только ты способен на такую подлость.

– Что? – Он потирает шею и хмурится.

Мгновение царит молчание. Я слышу, как кричит грач, кричит где-то вдали. Я сжимаю кулаки.