Денис Драгунский - Окна во двор (сборник)

Стасик понимал, что не она его нанимала, не ей и увольнять. Но он понимал также, что вряд ли ее внуки будут держать его против ее желания. Но и терять восемнадцать тысяч в неделю тоже не хотелось.

Поэтому он переспросил:

— Маргарита Романовна, а почему? Что вас не устраивает? Я исправлюсь.

— Мне неловко, что ты сажаешь меня на горшок, — сказала она.

— Ну, что вы, Маргарита Романовна! — улыбнулся он. — Ведь же три недели было все нормально?

— Зови меня на «ты», — сказала она. — Просто Малгоша .

— А? — спросил он.

— Я все время вспоминала, откуда я тебя знаю, — сказала она. — Мы встретились в сорок первом, в начале лета. Мне было пятнадцать. Станиславу — восемнадцать. Он был как ты. Или ты как он. Я вспомнила сейчас. У него был велосипед.

— У меня тоже есть велосипед, — сказал Стасик.

— У него был велосипед «Опель», — продолжала Маргарита Романовна. — Он посадил меня на раму. Мы переехали Каменный мост. Меня зовут Малгожата Мазовецкая. Станислав был тоже поляк, по отцу. Мы выехали на Варшавское шоссе. Не то чтобы вслух сказать! Подумать было страшно, что нам хочется в Варшаву. Мы вернулись обратно. Все равно Варшава уже была под немцами. Потом он ушел на войну. Поэтому я тебя увольняю.

— Завтра суббота, — сказал Стасик. — Последний день недели я могу отработать?

Но Маргарита Романовна задремала и не ответила.

Назавтра Стасик зашел к ней в комнату, не снимая кроссовок.

— Малгоша, — сказал он. — Ну-ка, встали.

Он поднял ее на руки, вынес из квартиры. Вызвал лифт.

У подъезда стоял велосипед.

Стасик усадил ее на раму, взобрался сам. Оттолкнулся, поехали. Выехали из переулка, спустились к Волхонке, чтоб ехать к Каменному мосту.

— Что это там строят? — спросила Маргарита Романовна, поглядев направо.

— Малгоша, ты что, это же Дворец Советов! — ответил Стасик.

Они съехали с моста, въехали на Полянку, дальше Люсиновская и Варшавское шоссе, и больше их никто никогда не видел.

Ни внуки Маргариты Романовны, ни родители Стасика, ни даже девушка по имени Алиса, с которой Стасик собирался в конце августа съездить в Италию.

На окраине зауральского города, на вещевом рынке, то есть на барахолке, среди прочих торгующих сидела тетка в синем берете поверх серого платка. Тетка была очень здоровенная и поэтому сидела на двух деревянных ящиках. Перед ней на рыбачьей сети были разложены вещи на продажу: джинсовые брюки вытертые, джинсовые брюки поновей, свитер совсем новый, портативный магнитофон «Весна», десяток кассет и книжка Б. Пастернака «Воздушные пути». Рыбачья сеть тоже продавалась — к ней была пришпилена бумажка с надписью «10 р.».

Подходили люди, приценялись к новому свитеру. Говорили, что таких джинсов в магазине навалом, никто не берет. Тетка огрызалась, отпускала шутки насчет фигуры покупщика. Мальчишка протянул было руку к магнитофону. Тетка его шуганула. Потом подошла девушка. Вернее, девочка. Класс девятый, не старше.

— Пастернак — это стихи? — спросила она.

— Двадцать рублей, — сказала тетка.

— Можно посмотреть?

— Вперед руки оботри!

— Они чистые, что вы! — и девочка протянула ей ладошки, как в школе, где санитары проверяют чистоту.

— Двадцать рублей, тебе сказано, — усмехнулась тетка. — Алешка в Москве за двадцать рублей купил. А сколько она на самом деле?

Девочка взяла книжку, обрадовавшись такой возможности. Посмотрела сзади.

— Два рубля двадцать копеек.

— Сейчас скажешь — спекуляция, спекуляция! А если Алешка в Москве двадцать рублей отдал? Я вот штаны за полсотни отдаю, возьми, сделай милость, а в магазине они по сотенной. Это, значит, не спекуляция! А если я Алешкины деньги вернуть хочу, это что, спекуляция, значит? — и тетка обиженно стала перетряхивать джинсовые брюки и свитер.

— А я думала, что Пастернак — это стихи, а здесь рассказы и повести, — сказала девочка.

— Все равно двадцать рублей, — сказала тетка. — Хоть стихи, хоть что хочешь, — она снизу вверх поглядела на девочку. — Деньги есть — бери. Нет — тут не читальный зал.

Потому что девочка уже начала читать книжку.

— Да, да, — кивнула она. — Да, да, сейчас, конечно, — и продолжала читать.

Тут тетка немножко отвлеклась от девочки, потому что нашелся покупатель на джинсовые брюки. Его жена уговорила, и он купил. Он даже примерял, а жена держала куртку вокруг него, как на пляже. Покупатель так обрадовался обновке, что решил купить еще и свитер, и жена тоже была не против, но денег не хватило. Тогда другой мужик, видя столь бойкий торг, ухватился за свитер и купил. А девочка сначала стояла, потом присела на корточки и все читала книгу.

Тетка покосилась на нее, но ничего не сказала. Тем более что подошли трое парней и стали пробовать кассеты. Там был Высоцкий и «Модерн Токинг». Они взяли два «Модерн Токинг» и одну кассету с Высоцким.

— Книжка тоже продается, — сказала тетка новому покупателю, который подошел и стал ругать магнитофон «Весна».

— И почем? — покупатель забрал книжку у девочки, но пальцем заложил страницу, где она читала, вежливый человек.

— Двадцать рублей, — сказала тетка.

— Ого!

— Алешка в Москве за двадцатку взял, — в сотый раз объяснила тетка. — Племянник в Москву ездил, там и купил. За двадцатку.

— «Воздушные пути» — это что, про летчиков? — спросил покупатель.

— Нет, — вмешалась девочка. — Это рассказы и повести поэта Бориса Пастернака.

Покупатель отдал девочке книгу.

— А я что, виновата? — всплеснула руками тетка. — Ну, допустим, Алешка на свои покупал. На свои, да не на свои! Покупал на свои, а кормила-то его я! А кто ж еще? Отца с матерью нет, так он у меня жил, простое дело.

Девочка так зачиталась, что села прямо на желтую выбитую траву.

— Ты… это, — сказала ей тетка, вытаскивая из-под себя один из ящиков. — На земле не сиди. А то простудишь все дела.

Девочка сквозь чтение кивнула и села на ящик.

Потихоньку настал вечер. Вечером пришел старичок в офицерских сапогах и купил сеть. Долго торговался, выторговал два рубля. Значит, сеть ушла за восемь рублей. А магнитофон не покупали ни в какую, и вторые брюки тоже. Тетка жевала хлеб и устало приговаривала, что вот, мол, кому новый молодежный магнитофон в полцены и брюки почти задаром. Потом она посмотрела на девочку. Повертела свой хлеб. Отломила горбушку почище. Протянула ей.

— Спасибо, — девочка взяла горбушку.

А тетка стала собираться. Она завернула магнитофон в непроданные джинсы и запихала все в авоську. Встала, пнула ящик ногой. Девочка подняла на нее глаза.

— Все, — сказала тетка. — Наторговались. Изба-читальня закрывается, — и она протянула руку за книгой.

— А можно, я вас провожу? — сказала девочка и книгу не отдала.