Диана Чемберлен - Папина дочка, или Исповедь хорошего отца

Я уже чувствовала себя «своей» и не сразу поняла, что Молли употребила это слово в другом, более глубоком смысле. В смысле «Вы из каких, милочка?». Это напомнило мне, как отец говорил, что Тревис «не такой, как мы». Впрочем, в эти дни мне все напоминало о Тревисе.

Мы подошли к могиле девочки, похороненной в бочонке рома.

— Надо же! — Женщина указала на единственную странность на этом древнем кладбище. Могильный холм был усыпан игрушками. Флаг с изображением Синей Бороды, еще одного из известных — или в данном случае печально известных — жителей Боуфорта, был закреплен с одной стороны могилы, а с могильной плиты с неразборчивой надписью свисала бейсбольная шапочка.

Я рассказала им историю о маленькой девочке, чей отец-моряк сохранил ее тело в бочонке рома. Хотя я рассказывала эту историю десятки раз, мне вдруг стало жутко, когда я представила себе потерю этого отца. Мы бродили по кладбищу, разговаривая об этой истории, и я впервые заметила там много детских могил. Может быть, их было и не так много, но маленькие надгробия сразу бросались в глаза, и я воображала каждого ребенка в объятьях любящего отца. Любящей матери. Родителя, так никогда и не оправившегося от потери ребенка.

Можно на долгие годы блокировать информацию в своем сознании. Это можно сделать, когда ты знаешь, что боль убьет тебя, если продолжать это хранить. Так было у меня с Тревисом и с ребенком. Я вычеркнула их из памяти, и мне это удавалось, пока я не взяла на руки Ханну и не вспомнила о том, другом ребенке. Том самом, которого я хотела извергнуть из своего тела. Ребенке, которого я решила никогда не знать.

— Робин? — спросила Молли. — Ты меня слышала?

Только теперь я вдруг поняла, что Молли говорит со мной, а я была так поглощена Ханной и моей утренней прогулкой, что ничего не слышала.

— Она ничего не видит, кроме ребенка, — засмеялась портниха.

— Эту девушку надо как можно скорее выдать замуж, — сказала Молли. — Такой жажды материнства мне еще не случалось видеть. — Молли нежно погладила меня по плечу. — Дай только Дейлу занять свой пост, прежде чем вы заведете ребенка, хорошо? — Она улыбалась.

Я улыбнулась в ответ, но улыбка вышла фальшивой. Как я могла сказать ей, что жаждала вовсе не ребенка Дейла? Я жаждала своего собственного. Ребенка, который был для меня призраком. Просто сном.

Алиса переоделась, и мы собрались уходить. Я подвесила конвертик с ребенком себе через плечо, и мы направились к двери. Мысли мои все еще бродили где-то далеко.

По-прежнему ли Тревис и мой ребенок живут в Каролина-Бич? Расскажут ли Тревис с женой обо мне? Я надеялась, что женщина, на которой он женился, стала прекрасной матерью моей девочке. Думала ли эта женщина когда-нибудь обо мне? Чувствовала ли она, как я отнимаю у нее ребенка, притягивая ее к своему сердцу?

Вернувшись в пансионат, я смотрела в окно своей квартиры, охваченная той же грустью, которая овладела мной на кладбище. Я не понимала, в чем дело. Почему я не могла избавиться от этого уныния. Это была не депрессия, которой я страдала после трансплантации. Это была какая-то пелена, окутывавшая меня. Мне нужно чувствовать благодарность, говорила я себе. Я жива и здорова. С каких пор я стала воспринимать здоровье как нечто само собой разумеющееся? Я должна быть благодарна за все замечательные вещи, случившиеся в моей жизни, а их немало.

Я встала, прошла в маленькую комнату, служившую мне кабинетом, и села за компьютер. Открыла страницу пансионата в Фейсбуке и написала: «Водила сегодня гостей на Старое кладбище. Их особенно впечатлила девочка в ромовом бочонке». Я добавила в пост снимок надгробия.

А потом я сделала то, что хотела сделать весь этот день, — впечатала в поисковик имя «Тревис Браун». На секунду я затаила дыхание. Там было два Тревиса Брауна и несколько очень похожих имен — Тревис Браунинг, Тревис Байрон и еще что-то в этом роде. Первый Тревис Браун был чернокожий, его можно было отбросить, а второй поместил вместо фотографии лодку. Сердце у меня дрогнуло. Тревис жил в Каролина-Бич и вполне мог обзавестись лодкой. Он всегда хотел иметь лодку. Я надеялась, что он надевает на дочь спасательный жилет, когда берет ее с собой. Других фотографий там не было, но оказалось, что он живет во Флориде, женат и имеет двух детей. И родился он в 1966 году. Это не мой Тревис. «Мой Тревис». Я так его и назвала. Скверно.

Мое воображение слишком уж разыгралось. Я прогуглила Тревиса Брауна, но без всяких результатов. Если бы кто-то искал меня, Робин Сэвилл, он нашел бы бездну информации. Все про пансионат, конечно. Множество статей о моей помолвке с Дейлом. Мою студийную фотографию в жемчугах, в черном платье, которое купила мне Молли, и с такой прической, словно я была уроженкой Юга. Но это была не я. Уроженка, да. Но не красавица. Я просто выполняла все, что от меня требовалось, ради предвыборной кампании Дейла.

Так что выходило, что, чем бы Тревис сейчас ни занимался, — если он был жив, а он должен был быть жив, иначе я бы этого не вынесла, — в его занятиях не было ничего примечательного, достойного общественного внимания. Я представляла себе, как он живет спокойной, скромной жизнью с женой и дочерью и работает не покладая рук, чтобы их содержать.

Я доходила почти до сумасшествия, воображая себе все повороты в его жизни и в жизни моего ребенка. Слишком, слишком уж много я о нем думала.

Вчера вечером Дейл сидел у меня в кабинете. Мы сравнивали наше расписание на ближайшие недели, и вдруг он как-то притих.

— Я чувствую, что в последнее время ты как-то от меня отдаляешься, — сказал он.

— С чего ты взял? — изумилась я. — Почему?

— Ты стала сдержаннее. Свадьба тебя не волнует. Ты не хочешь, чтобы я оставался у тебя. Раньше ты меня просила остаться. — Он улыбнулся.

— Прости, — сказала я, глядя в сторону. — У меня нервы расшалились перед свадьбой. Ты же понимаешь, я буду в центре внимания. — Я чувствовала себя виноватой, зная, что лгу. Как можно находиться в одной комнате с Дейлом, красавцем Дейлом, и думать о Тревисе? Я превращалась в одну из этих ненормальных женщин, которые пускаются на поиски бывших бойфрендов и окончательно портят свою жизнь. Когда мы поженимся, все эти эмоции у меня исчезнут. Я на это твердо рассчитывала.

— Большинство женщин на собственной свадьбе любят быть в центре внимания, — сказал Дейл.

— Я знаю. И мне это будет приятно. Это просто… предвкушение, то, что меня волнует.

Я представила себе, что пресса откопает наличие у меня ребенка, как они откопали подробности о Дебре и ее первом браке. Мне нужно было давно рассказать все Дейлу и считаться с последствиями. Но, с другой стороны, зачем я стала бы рассказывать ему о чем-то, что сама привыкла считать никогда не существовавшим?