Дмитрий Правдин - Хирург возвращается

— Мне ваша позиция ясна, — чешу я в затылке. — А вам не приходила в голову еще одна мысль: что мне просто не нравится пьянство? При желании я могу, конечно, и бутылку коньяку выкушать, но зачем? Мне больше по нутру здоровый образ жизни: утром просыпаться не с больной головой и сушняком во рту, а бодрым, свежим и энергичным. Я, между прочим, если и год не выпью, особо не расстроюсь!

— Ну, эва вы куда хватили: год не пить! — удивляется медсестра Надя. — Как же такое возможно?

— Представьте себе, возможно! — спокойно возражаю я. — Вот скажите, Надя, вам нравится, когда ваш муж каждый день приходит домой на бровях?

— У меня нет мужа, — опускает глаза девушка.

— Хорошо, вернее, не совсем хорошо. Однако я сейчас не про это. Замужние дамы, ответьте, пожалуйста, на простой вопрос: кому из вас нравится ежедневно лицезреть пьяного супруга?

— Да никому не нравится! — отвечает за всех старшая медсестра, прервав неловкую паузу.

— Вот! — Я радостно привстаю из-за стола. — Что и требовалось доказать! Никому не нужен пьяный мужик в доме!

— Нет, доктор, погодите! — встает пунцовая от выпитого санитарка Тоня и возбужденно машет пальцем, — погодите! Одно дело — каждый божий день набираться, а другое — по праздникам и выходным, то есть употреблять, как все нормальные люди! Это же две разные вещи!

— Я вас понял! Все нормальные люди должны пить только по праздникам и выходным дням! А кто ненормальный, тот каждый день! А других не бывает? — Я шлепаюсь обратно на стул.

— Ну что вы, доктор, в самом деле, сразу обижаться? — Тоня садится на место и грустно смотрит на меня. — Мы вас уважаем и хотим, чтобы вы к нам вернулись. И нам не безразлично, какой вы человек! Я правильно говорю? — Она обводит сотрудников взглядом, ища поддержки.

— Конечно, — поддерживает ее постовая медсестра Марина. — Дмитрий Андреевич, вы на нас не обижайтесь, мы вам любя высказываем! Мы правда желаем, чтоб вы вернулись в отделение!

— Да я не обижаюсь, — смягчаюсь я. — Просто от пьянок очень много бед происходит! Вы разве не видите, что вокруг-то творится? Не будь такого повального пьянства, как у нас в стране, мы бы с вами остались без работы. А пока водку в магазинах продают, без работы мы не останемся!

— А даже если и запретят продавать, мы всегда найдем где взять! Правда, девчонки? — тараторит Тоня. — На самогон перейдем…

— Ладно, давайте сменим пластинку! — вздыхаю я, понимая, что разговор сейчас ведется на разных языках. Зачем их агитировать за советскую власть? Бесполезная трата времени и сил!

Далее посиделки переходят в разряд лирического общения, где главной стала тема моего скорейшего возвращения в Карельск. А после еще двух рюмок коньяка (шампанское благополучно закончилось, и девушки стали налегать на более крепкие напитки) пылающая огнем Тоня уже откровенно заявила, что никуда меня не отпустят.

— Дмитрий Андреевич, где ваш билет? Отдайте его мне! — шумит за столом санитарка.

— Антонина, успокойся и веди себя прилично! — внушает ей старшая медсестра.

— Я себя прилично веду! Кто скажет, что я скандалю? А? Кто? — не унимается подвыпившая девушка.

— Всех благодарю за сотрудничество, спасибо за сытный стол и теплую компанию, но мне пора! — Я встаю из-за стола.

— Куда вы, Дмитрий Андреевич? — удивляется Григорий Петрович. — Рабочее время уже давно закончилось, можно еще посидеть! У меня и коньяк найдется!

— У хирурга вся жизнь — работа! Круглосуточно! Пойду гляну послеоперационных больных!

— Так вы еще подойдете?

— Завтра, — улыбаюсь я и добавляю: — Всем спасибо!

— Вот он такой всегда, — слышу я вслед, — и днем, и ночью, и в выходные за больными смотрит. Прямо не отходит от них. Молодец какой! Нам бы такого в отделение!

С затаенной гордостью я отправляюсь в реанимацию. Разумеется, мне лестно слышать о себе такие отзывы, но с другой стороны, чем я их заслужил? Только тем, что добросовестно отношусь к своей работе и обязанностям. По большому счету, каждый врач должен так себя вести. Однако не про каждого врача так болтают. Как говорится, выводы налицо.

После реанимации я не возвращаюсь в отделение, а отправляюсь спать к себе в комнату. Похоже, сказался выпитый коньяк, так как последнюю свою ночь в карельской ЦРБ я сплю как убитый.

Просыпаюсь в семь часов утра, бодр, свеж и на удивление энергичен. Открываю окно и выглядываю на улицу — уже совсем светло, где-то совсем рядом кричат неугомонные чайки, и свежий воздух, ворвавшись в тесную комнату, буквально окатывает меня энергией. Погода обещает быть жаркой, и все указывает на то, что день сегодня будет просто замечательным. Да! Сегодня я покидаю гостеприимный Карельск. Нужно сдать дела в отделении, обойти больных и попрощаться со всеми, с кем я проработал этот месяц.

В холодильнике стоят свежие торты, купленные накануне. Надо отнести их в реанимацию и оперблок — поблагодарить за помощь в работе. Но для начала нужно попрощаться с Михал Михалычем.

— Уже уезжаете? — стремительно поднимается мне навстречу главный врач, как только я вхожу в кабинет.

— Все, пора! Через пять часов отходит поезд.

— Деньги вам выплатили? Не обидели?

— Спасибо, все хорошо!

— Так как, — переходит он к делу, — приедете к нам работать? Вас ждать?

— Честно говоря, не знаю! Так и не решил!

— Мы вам обязательно подберем жилье рядом с больницей, благоустроенное! В зарплате не обижу!

— Все это здорово, но моя семья не поедет сюда, а мне без нее никак!

— Хорошо, давайте заключим контракт на три года!

— Я подумаю, — улыбаюсь я на прощание. — Обязательно вам перезвоню! — пожимаю руку главному врачу.

— Не пожалеете, — отвечает он сильным рукопожатием. — Создам все условия! Вас подвезти к поезду?

— Спасибо, меня ребята подбросят!

С тяжелым сердцем я выхожу из кабинета. Мне еще никогда не доводилось стоять на таком перепутье. Ладно, время покажет: Карельск никуда не уйдет, но как же, черт побери, неохота отсюда уезжать!

Забираю из своего холодильника торты и поднимаюсь в реанимацию и оперблок. Выслушиваю много приятного и традиционное уже предложение переехать. Это становится невыносимым. Еще немного, и я сдам билет! Усилием воли заставляю себя собраться и действовать по намеченному плану.

Спускаюсь в приемный покой, прощаюсь и там. Затем заглядываю в травматологию и кардиологию, даже в рентген-кабинет. Рудольф Сигизмундович на месте, он бледен, но трезв.

— Вы уж на меня не серчайте, — протягивает мне руку Бобров. — Если вернетесь, думаю, сработаемся!

— И вам не хворать!

Обхожу всех, с кем успел познакомиться за время пребывания, каждого благодарю за сотрудничество. Остается одна хирургия.

— Мы ничего лишнего вам вчера не наговорили? — после традиционного обмена приветствиями робко интересуется у меня санитарка Тоня. Выглядела она, учитывая вчерашний размах возлияний, вполне сносно, но несколько испуганно.