Выданная замуж насильно

- Наконец-то у меня все будет хорошо! Теперь мы вдвоем - я и ты!

Я прибежала к родителям со своей драгоценной новость.

- Как бы вы отнеслись к тому, что у вас будет внук или внучка?

Они были счастливы и горды. Мои братья и младшая сестренка ожидали этого малыша с таким же нетерпением, как и я. Муса тоже был горд; он заявил, что это будет мальчик! Мы даже очень мило повздорили по поводу имени: он хотел назвать сына Мухаммед, а я Риад. Он все-таки разрешил мне поступить по-своему. В этот самый момент меня охватила безмятежность, о которой я так давно мечтала. Я была замужем, ждала ребенка и с каждым делилась своим счастьем - с братьями, сестрой, родителями, мужем. Наконец у меня началась настоящая жизнь - она принадлежала мне. Если родится девочка, ей никогда не придется испытать тот кошмар, через который прошла ее мать. Я поклялась себе в этом. Если родится мальчик, я сделаю все, чтобы его не воспитали шовинистом с взглядами сторожевого пса.

Я сохранила маленький тест, как фотографию, запечатлевшую первое в моей жизни счастье. Полупрозрачная розовая полоска, ребенок, свет в конце тоннеля. Я не сомневалась, что вместе со своим малышом возрожусь сама.

Невестка ухаживает за своей свекровью; она встает раньше нее, готовит ей завтрак, стирает ее грязную одежду, убирает в доме, выполняет поручения и помогает принимать ванну - таковы, вкратце, основные требования матери Муссы. Она приехала "помочь" с рождением своего внука и заняла всю нашу маленькую квартиру. Его мать полностью игнорировала тот факт, что я ждала ребенка, была вымотана и взвинчена из-за сложной беременности. Каждый день появлялись новые проблемы.

- Представляешь, сынок, я у вас в гостях, а она даже не проснулась пораньше, чтобы приготовить завтрак!

Я ее не приглашала. Это Муса навязал ее мне. Она спала в гостиной, и мне было непросто не сталкиваться с ней - разве что оставаться в спальне или на кухне. Ей не давало спать тиканье часов, и мы вынуждены были снимать их каждый вечер со стены, запирать в буфете на ночь, а утром вешать обратно. Она не переносила света уличных фонарей - мы держали шторы плотно закрытыми, а в кухне пришлось повесить двойные занавески. Она не покидала гостиную, зато бдительно следила за всеми моими движениями и критиковала меня при любой возможности. Особенно нелегко мне давался ритуал принудительного купания. Она уверяла, что я плохо мою ее и притом нарочно.

В первый день она попросила меня одолжить ей расческу и некоторые другие туалетные принадлежности, уверяя, что у нее не было времени, как следует собраться в дорогу. Желая угодить ей, я купила полной набор для ванной: щетка, гребешок, шампунь, гель для душа и все остальное. Она взяла пакет, смерила меня взглядом и небрежно отложила его в сторону, как будто это было унизительно для нее, а затем обратилась к сыну:

- За кого меня принимает твоя жена? Я попросила ее расческу, но она не дала! Почему? Что она о себе думает? Что я ее сглажу?

Этого не случилось, но кто знает...?

Я была совершенно сбита с толку ее требованиями. Эта женщина являлась воплощением злобы. Она хотела, чтобы я была ее тихой, ловкой и проворной рабыней, звала своего сына всякий раз, чтобы засвидетельствовать мое неумение прислуживать ей.

Она привезла нам то, что должно было стать подарком для меня и ребенка, - черную гандуру. На свадьбу моя невестка тоже пришла закутанная в черное с головы до ног. В наших краях черное не надевали на радостные мероприятия. Надеть черное или преподнести в качестве подарка равносильно пожеланию болезни.

По ночам я больше не могла спать. Я должна была родить три недели назад, но ребенок оказался слишком большим, а шейка матки не раскрывалась, словно я отказывалась отпускать свое дитя. Врач был обеспокоен, и мне пришлось пройти болезненную процедуру, чтобы раскрыть шейку матки. Сватки были ужасными. Я не хотела видеть ни Мусу, ни его мать - только своих родных. Мне казалось, будто ко мне подступает приступ тетании, я была зажата, как в самые тяжелые дни, и только мама знала, как делать мне массаж, чтобы я почувствовала себя лучше.

Мне хотели дать возможность родить ребенка естественным путем, как я того хотела, но когда подошел анестезиолог, чтобы сделать эпидуральную анестезию, я возблагодарила Аллаха. Муса ждал меня в коридоре больницы и не упустил возможности улизнуть.

- С тех пор как тебя привезли сюда, моя мать там совсем одна. Я не могу оставлять ее одну!

Я была совершенно разбита. Если бы он сказал: "Я устал, мне нужно немного отдохнуть - потом я вернусь", - я бы поняла. Тогда между нами появился первый серьезный разлом.

У ребенка возникли трудности с дыханием, и моя температура поднялась до сорока градусов. Мне решили экстренно делать кесарево. Я потеряла сознание, когда Риад родился. Его отец оказался последним, кто видел ребенка.

Мне была неловко оттого, что отец Риада предпочел свою мать сыну. Никто не мог найти его, чтобы сообщить о рождении сына. Все было не так, как я планировала. Врачи забрали у меня Риада и поместили его в инкубатор на четыре дня. У меня на руках осталась только фотография, и я не могла поверить, что этот кусок бумаги и есть мой сын. Это было как во сне. У меня не сразу появилось молоко.

Первое, что сын узнал в своей жизни, была резиновая соска. Я чувствовала себя несчастной, опустошенной... Его уже не было в моем животе, я не могла больше разговаривать с ним, как это делала на протяжении всей беременности. Теперь ко мне зашел наш семейной доктор, я заплакала и рассказала, что меня поглотила депрессия.

Моя свекровь сердилась, потому что мои родители приехали раньше нее. Она считала, что была вправе заправлять тут всеми. Риад был ее внуком - не их. Муса ненадолго навестил сына: она запрещала ему оставлять ее одну из-за нас.

- Понимаешь, вчера она ждала меня. Меня слишком долго не было, и она не ела. Ей стало не по себе.

И все это из-за меня. Приехав с ним, она снова довела меня до слез своим ядовитыми обвинениями.

- Даже родить нормально не могла! Как ты дошла до того, чтобы делать кесарево? Ты какая-то ненормальная! - Она взяла на руки Риада. - Выглядит как алкоголик. Даже глаза не раскрыл - она не называла его по имени - только "он". - На, возьми. Купи ему что-нибудь, - она протянула мне сто франков, но потом вмешался Муса.

- Отдай мне эти деньги. Ты не должна была принимать их - я дал их своей матери.

По моим подсчетам эти сто франков, так или иначе, были из моего кармана, потому что семью кормила я. А Муса дал их своей матери, которая вручила их мне, но по правилам, я должна была отказаться. Не принято принимать деньги от своей свекрови. Деньги кочевали с моего счета к Мусе, от Мусы - к его матери, а от его матери ко мне. Я должна была поблагодарить и отдать их обратно свекрови. Я платила за них, а муж даже не принес мне цветок.