Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

— Тебе же тогда было два-три года! Как ты можешь помнить!

— А что ты думаешь! Я еще и не такое помню!

Аберрация памяти. У меня такое бывает — сочинишь рассказ и сам в него веришь. Особенно после того, как его напечатают. Быть может, сестра пользовалась чьими-то воспоминаниями, рассказами, подслушала что-то в детстве и ей запомнилось. Не будем ее винить — у каждого свое восприятие времени и событий.

Я указал годы возможной смерти бабушки чуть пошире — 1939–1941 и отправил запрос.

И вот — ответ. Я подъехал к старинному особняку на Петровской набережной. Мела поземка. Я курил в машине у крыльца величественного здания и ждал окончания санитарного часа. Приехал я в неурочное время — отдел хранения и выдачи документов по пятницам не принимал. Пятница — день свадеб, известно всем, кроме меня. Шуршали целлофаном букеты, сверкали зеркала. Мелькали расчески и цокали каблучки.

Поднялся на четвертый этаж, заглянул в нужную дверь.

За столом сидела немолодая женщина с усталым лицом. Я быстро наговорил комплиментов ее тяжелой работе, ей лично и покаялся в своей недисциплинированности. Сказал, что встал мой семейный роман — я писатель, ищу свою бабушку и все такое прочее. Снизойдите!..

Женщина потеплела и снизошла. Она прочла бумажку с ответом на мой запрос и попросила документы. Протянул паспорт и писательское удостоверение. Женщина поднялась и скрылась за опрятными стеллажами.

Принесла гроссбух. Раскрыла.

— Помню этот запрос. Нашли случайно. Вы неправильно указали возможные годы смерти — тридцать седьмой, кажется. Пошла искать и случайно взяла журнал за двадцать седьмой — двадцать девятый. Открыла прямо на этой записи, — она хлопнула костяшками пальцев по выцветшим страницам. — Вам повезло! А вы уверены, что это ваша бабушка?

— А что там написано? — я пытался прочитать строчки вверх ногами.

— А как звали вашу бабушку? — задала встречный вопрос женщина.

— Ольга Николаевна.

— А где она жила?

Я принялся рассказывать все, что знал. Бабушка жила в Парголове, работала воспитателем в приюте… Дедушка в семнадцатом году жил на Невском проспекте. Немного же я мог сообщить о своей бабуле, умершей за двадцать лет до моего рождения.

— Можно это посмотреть? — я деликатно кивнул на раскрытый гроссбух.

— А кто такой Каралис Николай Павлович? — она словно и не слышала моего вопроса.

— Мой отец! А что там про него?

— А где он жил?

— Да в разных местах жил… — я пожал плечами и развел руками. На коленях у меня лежал портфель.

— А кто у вас жил в Тамбове?

— Многие. И мать жила, и отец жил, и дед с бабкой по материнской линии…

Ответ ее удовлетворил, и она развернула ко мне книгу с выцветшими зеленоватыми страницами.

Я несколько раз прочитал чернильную запись.

— С этого можно сделать ксерокс?

— Это мы не выдаем. И ксерокса нет. Это актовая запись о смерти. Мы можем выдать только копию свидетельства.

Я покивал.

И торопливо принялся переписывать:

«…Каралис Ольга Николаевна, умерла 26 ноября 1929 года.

44 года. Русская.

Место смерти: Рентгенологический институт.

Причина смерти — рак.

Имущество есть.

2 сына, дочь.

Место работы: помощник ГосИзд.

Заявитель: Каралис Николай Павлович, прож. Тамбов, ул. Кузьминская, 11».

«Документы получил». Я увидел подпись моего будущего отца — ему было тогда двадцать пять лет. Так же он расписывался потом в моем школьном дневнике, когда не стало мамы…

Я сидел в машине, курил, смотрел на съезжающихся к бракосочетанию гостей и слушал, как свистит в щелке окна поземка. Темнело быстро. В детстве я немного завидовал одноклассникам, чьи бабушки потуже затягивали им шарфы перед гуляньем и кричали вслед, что переходить улицу надо только по зеленому — слышишь! только по зеленому! — сигналу светофора. И вот — теперь и у меня есть бабушка.

И пусть она умерла — но она моя бабушка. День ее смерти совпадал с днем моего рождения. Между нашими жизнями — ровно двадцать лет лихорадочного двадцатого века, и это обжигающее звено держит в нашей связке ее сын и мой отец. И известие о смерти бабушки мне отправили через шестьдесят девять лет, день в день, — я посмотрел на почтовый штемпель. А пришло оно в день рождения отца — 1 декабря. И женщина-архивариус не должна была найти по моему ошибочному запросу эту актовую запись за 1929-й год. Но нашла…

И кто сделал мне такой подарок ко дню рождения?..

Вопрос, не требующий ответа.

Бабушка, бабуля…

Она на пять лет моложе меня, моя русская бабушка, которую удалось вызволить из исторического небытия. Я чуть не прослезился от радости.

И когда на бензозаправке напротив Петропавловской крепости стоящие за мной машины принялись сигналить, а водители высунулись из окон и стали крутить пальцами у висков и кричать, чтобы я поторапливался, а не стоял, как дундук, я завернул пробку бака и улыбнулся им, счастливый и довольный: «Да ладно вам, мужики, я бабушку нашел!» Но они, похоже, не расслышали.

Появление на моем горизонте кишиневского архивиста Евгения Александровича Румянцева я смело отношу к разряду высших степеней везения и удачи. Не представляю, как бы я без него раскручивался или, выражаясь по-современному, разруливался с доставшимся мне молдавским генеалогическим наследством.

После получения из Тамбова нескольких больших конвертов с досье на деда, я установил, что надворный советник Александр Николаевич Бузни был потомственным дворянином и женился вторым браком на моей бабушке Прасковье Петровне, которая служила прислугой в его доме. Именно так.

Последнее обстоятельство донесла разведка (не дремал мой ученый двоюродный брат в Обнинске, а съездил в Тамбов, чтобы поправить могилы родителей, и взял показания с восьмидесятивосьмилетней Фаины Криволуцкой, жившей в те давние времена в соседнем доме и дружившей с его матерью, а ныне находящейся в добром здравии).

Среди прочего брат писал: «Прасковья Петровна была прислугой в доме Бузни. Мария Ивановна (первая жена А. Н.) была худенькой женщиной, в то время как Прасковья Петровна — рослой, крепкого сложения и моложе. Возник роман между дедом и П. П., что привело к разводу с Марией Ивановной. Деду было 47 лет, Прасковье Петровне — 23, когда родилась первая дочь — Александра, твоя мама».

Итак, седина в голову — бес в ребро: потомственный дворянин увлекается молоденькой служанкой, и та становится его женой, чтобы потом стать моей бабушкой. (Оставим эти факты без комментариев, не нам, грешным, выставлять предкам оценки по поведению.)