Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

— Да какой я стоящий? — тихо и без кокетства не согласился Медведев, глядя на свои сцепленные ладони. — Ты еще про меня ничего не знаешь. Видишь надводную часть айсберга…

— Но все-таки айсберга, а не… прости меня, того, что в проруби болтается… Мне уже кажется, я тебя всю жизнь знала. Был бы холостой, приехал бы ко мне в Чехию, посмотрел, как я живу, может быть, и остался бы…

Медведев ощутил, как кровь приливает к лицу и держится, держится, мерзавка, заливая краской нос, щеки, шею…

— Что бы я там делал? — Он спешно закурил, закрывая лицо клубами дыма и понимая, что говорит совсем не то, что следует сказать. Надо молчать или уйти от скользкой темы, но он произнес: — Бизнесом заниматься не хочу… Кому я там нужен со своим романом? Да ты бы меня выгнала через неделю…

— Неужели я не понимаю, что писателю нужен покой. — Она стала разглядывать свои ногти. — Я могла бы быть хорошей женой. Нет, честно! — Она взглянула на него радостно и чуть лукаво. — Вообще, если замуж выйду, обязательно ребенка заведу. Поздние дети самые талантливые…

Он зачем-то вообразил, как живет в незнакомой стране, в чужом доме, с незнакомыми людьми, кругом говорят на непонятном языке, который ему совсем не хочется учить… Нет, дурь какая-то, и думать об этом не стоит. И ему стало нехорошо, оттого что он как бы примеряется, в то время как Настя ходит в декабрьском Питере на работу, управляется с хозяйством, сыном, собакой, толкается в метро, тащит сумку с продуктами…

— Нелепо даже об этом говорить… — мрачновато сказал он, сминая сигарету; краска стала отступать.

— Нелепо? — Ее глаза смотрели широко и лучисто, сама невинность жила в них. — Ты меня извини, но мы люди взрослые, и я скажу тебе по-дружески — у тебя на лбу написано, что ты меня хочешь!

— А что еще у меня написано? — не сразу проговорил Медведев.

— И хочется, и колется, и Настя не велит, — проницательно констатировала Оксана.

Медведев молчал.

— Что ты сопишь? — Оксана смотрела на него игриво и чуть вызывающе. — Неужели ты думаешь, что я в мужиках ничего не понимаю? Я тебя еще в ресторанчике в первый вечер засекла, видела, как ты задергался… — Она достала пилку и стала быстро водить по ногтям, как смычком, словно играла одной ей слышимую мелодию.

— Да, задергался, — хмыкнул он, припоминая тот вечер и волнение, охватившее его, когда он крутился у киоска, выглядывал ее среди манекенов, а потом опрометью усаживался за столик уличного кафе и гадал, в какую она пойдет сторону. — И не жалею об этом…

— Ну вот…

— Что — «вот»?

— Да ничего. — Оксана закончила мелодию и кинула пилку в сумочку. — Смешной ты.

— Может быть, смешной, — раздумчиво сказал Медведев и подумал: «Еще две минуты такого разговора, и добром этот вечер не кончится»; он держал в руках пустой бокал и щурился на него.

— Женщины отдаются либо по любви, либо за деньги, либо из благодарности… — начал излагать он, но Оксана перебила:

— И что? — она смотрела с холодным изумлением. — И что? — повторила она, не отводя взгляда, и Медведеву показалось, что в нем стоит разочарование: «Господи, какой же ты дурак…»

— Самая низкая степень награды — из благодарности, — упрямо закончил Медведев.

— А ты бы хотел исключительно по любви с первого взгляда? — спросила Оксана. Она рассеянно взглянула на темное море. — Как в ваших книжках… Ты это хочешь сказать? — Она вытащила из пачки сигарету, и Медведев не успел чиркнуть своей зажигалкой. — А тебе никогда не хотелось увлечься, потерять голову? — тихо спросила она, выпустив дым и снимая с кончика языка табачную крошку. — Не сдерживать себя в чувствах, не оглядываться на прошлое?.. Не накручивать себе каких-то проблем. Ведь и так все просто и ясно…

Он хотел сказать, что ему неприятно выглядеть паучком, который расставил сети и дождался, когда ослабевшая женщина свалилась в них, хотел порассуждать на тему мужчины и женщины на курорте, но вместо этого шутливым тоном произнес:

— Героиня вызывает автора на интимный поединок? Безумие, нонсенс! Автор предпочтет дезертировать!

— Никто тебя никуда не вызывает, — сказала Оксана и красиво стряхнула пепел.

Она в холодном молчании докурила сигарету. Медведев сосчитал количество столиков на веранде — десять, и принялся устанавливать число посетителей — шестеро вместе с ними. Он начал считать лампы, но Оксана сказала:

— Ну что, пойдем? — Она поднялась и, не дожидаясь ответа, легкой походкой направилась к выходу. Медведев понуро двинулся вслед, проминая ногами тонкие доски пола и думая о том, что она вновь стала похожей на Снежную Королеву. На бетонных ступенях она остановилась и, словно угадала его мысли: «Иди пиши… Я же вижу, что тебе неймется. А я одна пройдусь. Сейчас в бар зайду, музыку послушаю. Звони…»

Медведев смотрел, как по набережной удаляется красивая независимая женщина — светлая прическа, черный костюм, сумка на плече… Он дождался, пока женщина минует желтый конус уличного фонаря, и, ускоряя шаг, направился к светящемуся на холме зданию Центра.

Медведев взошел на террасу и направился в столовую. Кивнул Анатолии. Равнодушно загудела трубка. Набрал номер домашнего телефона…

Была суббота, вечер. К телефону подошел сын. Он сказал, что у них все в порядке, Альма грустит, спит теперь у двери, погода установилась, наконец-то выпал снег, а мамы нет дома — она еще утром поехала на кладбище к тете Лене, а потом собиралась к бабушке… Наверное, она уже там. «И что, она не звонила?» — настороженно спросил Сергей Михайлович. Он слышал, как в их квартире на Васильевском бухает музыка, и сын просит кого-то сделать ее потише. «Нет, не звонила, — сказал сын. — Наверное, скоро придет». — «И бабушка не звонила?» — «Нет». — «У тебя гости?» — «Да, пацаны из группы зашли». — «Ну ладно, — сказал Медведев. — Привет Альме. Я попозже позвоню. Пока!»

Медведев-старший положил трубку и вышел на террасу.

По темной глади моря удалялся, полыхая огнями, белый паром. Рядом по воде струилось его размытое отражение. И то, что Настя вчера ни словом не обмолвилась, что собирается на кладбище к сестре, и то, что не позвонила сыну от тещи, нарушив семейный принцип держать домочадцев в курсе своих перемещений, тем более сейчас, когда он в отъезде, наводило на мысли самые неприятные и тревожные. Ясно одно: в его семье что-то не так. Вчера вечером она определенно ничего не говорила про кладбище. Ушла из дому с утра, и целый день ее нету…

В темноте за аркой, где угадывалась сбегающая вниз улочка, совсем по-деревенски, длинно и испуганно залаяла собака. Медведев подумал, что неплохо бы сейчас набрать номер тещи и поговорить с Настей, если она там…

Медведев не спеша прошелся по террасе, держа за спиной руки. Он отчетливо ощутил, как тревога и ревность подступают к сердцу. Но в том и штука: если позвонить теще, разговора с Настей не получится — он не сможет ее расспрашивать, а она не захочет при матери отвечать. Ждать, когда она объявится дома, и обстоятельно поговорить?