Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

Они вошли в холл и сразу повернули в музыкальный салон — бежевый палас плавно разбежался к мраморным стенам. На диванах из бледно-кофейной кожи замерли люди с бокалами в руках. И среди кремовых штор, тускло блестящих поручней, шоколадной стойки бара, золотых конусов света, бронзовых вензелей на дверях ресторана — среди этого соединения роскоши и мраморно-пушистого уюта жила и двигалась музыка — бодрая, чуть печальная, пронзительная и стремительная, в ней слышались голоса птиц, шум вскипающего моря, шелест деревьев, измена любимой, грусть расставания, виделся черный бархат южного неба, выпавший снег на старом кладбище, музыка звала куда-то и останавливала, приглашала забыться, не спешить, все придет в свое время, обещала музыка… — То бегал сотнями пальцев по клавишам пианист в брусничном пиджаке — его смуглое лицо в венке из длинных волос отражалось в черной крышке рояля.

На них оборачивались. Оксана взяла его за руку и крадучись, как идут к своим местам опоздавшие зрители в театре, подвела к мягко светящейся стойке баре. Бармен, родной брат Челентано, одарил Оксану скользкой улыбкой, кивнул, откупорил шампанское и налил в три фужера. «Немного солнца в холодной воде, черт, что я несу, нет, пить я не буду, хоть расстреливай…»

Рояль затих — так затихает гром в степи, над которой уже выглянуло солнце. Зааплодировали, поднялись, зашуршали одеждами, к Оксане быстро шел упитанный юноша, тревожно хлопая ресницами, но, заметив Медведева, замедлил шаг и изменил траекторию, маэстро в брусничном пиджаке и черной рубашке стоял, склонив голову перед аплодирующей публикой. Оксана подхватила два фужера, указала глазами на третий, стоящий на стойке: «Бери, пойдем поблагодарим». — «Я пить не буду!» — «Хотя бы пригуби, бери же…», и они подошли к исполнителю — он ждал их. «Что ты стоишь, будто кол проглотил, русского мужика не видел? Мы тебя не бить, а поздравлять идем». Оксана протянула ему фужер, он поцеловал ей мизинец, она что-то сказала негромко и дождалась, пока Сергей Михайлович проберется через публику. «Это было прекрасно! — кивнул Медведев, вставая рядом с Оксаной и ощущая устремленные на них со всех сторон взгляды. — Слушая вашу музыку, я словно прочитал целый роман. Ваше здоровье! Успехов!» — «Вы музыкант?» — «Нет, он русский писатель, — ответила, смеясь, Оксана и положила руку Медведеву на плечо, прильнула к нему боком. — Он живет здесь в писательском Центре ЮНЕСКО…» — «Угу, угу, — неохотно покивал маэстро и пригубил шампанское. — Я знаю это место. Президент Центра Костас Скандалидис — мой друг. Вы его знаете?» Медведев тоже пригубил колючую жидкость и кивнул: «Да, мы знакомы». — «О’ кей!», — как бы подводя черту случайному знакомству, бодро произнес музыкант и перевел взгляд на Оксану. Его взгляд не оставлял сомнений, что видит он только ее, обращается только к ней и остальных его слова не касаются.

«Когда вы сможете послушать пьесу, которую я посвятил вам? Может быть завтра, у меня на вилле? У меня прекрасный итальянский рояль. Я повезу вас на своем новом «порше», мы доедем быстро. Потом мы пообедаем и вернемся в отель». «Спасибо, — безмятежно рассмеялась Оксана и подняла лицо к Сергею. — Но завтра мы с Сергеем едем на экскурсию в Линдос, а потом будет писательский ужин в рыбном ресторане».

«Линдос не завтра, а послезавтра, но все правильно».

Она неожиданно чмокнула его в шею и погладила по голове: «Терпи, терпи». Медведев приобнял ее и похлопал по спине.

Люди разбредались из холла, уверенные, что подсмотрели чужую тайну — первая леди отеля сделала свой выбор. Наверное, он сказочно богат, если позволяет себе простую одежду на музыкальных вечерах…

Остаток вечера провели в баре. Оксана азартно повела плечами: «Дворяне обычно охо-хо! Любили развернуться! — и оглянулась на бармена. — Шампанского!» Она пела за роялем «Очи черные», подыгрывала Медведеву — он басил, притоптывая ногой: «С боем взяли город Брест, город весь прошли…» Шипело шампанское, на тарелках появлялись и исчезали бутерброды с икрой — их весело приносили официанты, маэстро, скинув брусничный пиджак, играл нечто невообразимое — очевидно, хоронил свои надежды, отчего жидкая, но дружная толпа ночных обитателей бара немного пришла в уныние, которое, впрочем, развеялось, как только за рояль вновь села Оксана и завела сильным мягким и высоким голосом «Подмосковные вечера». Танцевали. «Да чтоб я свою дворянскую кровь какому-то вшивому Розалису подарила! — восклицала Оксана и припадала к груди Медведева. — Ни за что! Правда, Сережа?» У Медведева почему-то брали автографы, и метрдотель попросил сделать памятную запись в массивной гостевой книге, что он и исполнил, нарисовав шпиль Петропавловки и Акрополь Родоса, соединенные струящейся надписью «Friendship!» (стр. 48 гостевой книги отеля «Медитерранеан» за декабрь 199… года.). Вспыхивали блицы фотоаппаратов. Медведев пил лишь минеральную воду и, подыгрывая толпе, изображал пьяного медведя и плясал вприсядку.

Досталось выпить и озябшим рыбакам на темном молу, и случайной паре англичан, возвращавшейся с прогулки. В честь последних Оксана исполнила «Geаrl», обратив лицо к темному морю и сорвав едва слышимый на берегу аплодисмент.

У отпертой двери номера Оксана положила ему на плечи руки и посмотрела длинным тягучим взглядом: «Ты хочешь зайти?» — «Да, — кивнул Медведев и помолчал, не отводя взгляда. — Но не зайду. Ты же знаешь… Сокровища покупаются целиком». Она привстала на цыпочки и с грустной улыбкой чмокнула его в подбородок: «Спокойной ночи».

«Только ни с кем не разговаривай, — напомнил ей вслед Медведев, — даже с таксистами!» — «Ладно». — Она засмеялась и поспешно хрустнула замком.

Портье делал вид, что не замечает выходящего из лифта Медведева, — опустив голову, деловито раскладывал бумажки.

Медведев сел за руль и медленно покатил по пустой набережной. Он неспешно проехал мимо холма Монте-Смит, где за деревьями угадывалась подсветка Центра, и медленно двинул машину по шоссе, вдоль темнеющего справа моря. Со стороны могло показаться, что автомобиль везет мрачный груз под покровом ночи или ждет с моря сигнала контрабандистов. Пару раз он съезжал на плотную хрусткую гальку, клацала дверца, и у темной воды долго светился огонек сигареты. Голубой «форд-скорпио» проехал по извилистому шоссе несколько километров, сделал разворот и помчался, набирая скорость, обратно, пока не взлетел узкой улочкой к вершине уснувшего холма.

В десять часов утра следующего дня Медведев спустился в столовую, набрал номер сотового телефона могильщика Бори, ему ответил хриплый мужской голос, он представился, напомнил о себе и коротко, без объяснений, изложил свою просьбу. Боря сказал, что на кладбище он появится к обеду, но в просьбе не отказал и удивления не выказал. «Во сколько мне вам позвонить?» — осведомился Медведев. «Звоните к часу», — был ответ.