Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

— Где, где… — услышал я голос дяди Жоры. — Утреннюю пробежку, наверное, делает. Чемодан-то на месте.

— Сколько же можно бегать, — сказала тетя Зина. — Может, он ногу подвернул?

Я вылез из палатки, и Чарли разбежался ко мне, виляя хвостом и приветственно поскуливая. Я завалил его на спину, поурчал вместе с ним и пошел умываться.

Катька стояла у самовара и, поджав губы, наливала гостям чай. Некоторые уже выпивали и закусывали. Отец с дядей Сашей обливались около колодца холодной водой и фыркали, как кони. Рядом стояла мама с махровыми полотенцами на плече.

— Ты не знаешь, куда мог деться Алексей? — тихо спросила мама. — Он тебе ничего не говорил?

Я пожал плечами:

— Катька, наверное, знает.

— Ничего она не знает, — бормотнула мама и недовольно отвернулась.

— Может, пошел на вокзал билеты компостировать? Там в междугородней кассе всегда очередь. — Отец взял у матери полотенце и стал растираться. — Привет, Кирилл! А ты куда вчера коробочки с фотографиями положил?

— Вам вручил, — напомнил я, пробуя рукой воду в ведре. — У тебя еще сомбреро упало… Ух ты, холодная…

— Билеты, билеты, — растирая спину полотенцем, повторил дядя Саша. — Куда я свои-то сунул? Надо проверить… — Он накинул полотенце на плечи и, выкривляя босые ноги, пошел по сосновым иголкам и шишечкам к палатке.

— Ничего не пойму, — кинул мне полотенце отец. — Куда мы их засунули?

…Фотографии нашлись у дяди-Жориной веранды за кустами георгинов. Они были целы, только стекло в одной рамке треснуло, и из него вывалился островок — наискосок по лицу бабушки. Я не стал вставлять его обратно, чтобы не повредить фотографии — лучше заменить стекло целиком.

Нашлись и авиационные билеты дяди Саши Гуревича — они вместе с паспортом и командировкой лежали в пустом бумажнике, брошенном у ворот. Нашлись и другие бумажники — воришка вычистил их прямо на участке, за углом веранды, и приехавшая милиция сказала, что так всегда и бывает — вор бумажник не возьмет, ему нужны только деньги.

В чемодане Алексея оказались перевязанные стопки старых газет, ветхие сандалии и три листа плотно сложенной бумаги, озаглавленные «Описание прибора для подачи оптических сигналов в открытом космосе».

— А это что за чудо? — не давая дяде Жоре заглянуть в собственные чертежи, пробормотал милицейский капитан.

— Космонавт… — печально вздохнул дядя Жора.

— Понятно, — сказал капитан. — Так и запишем.

Судя по тому, как была удручена Катька, она с ним целовалась.

Картонные коробочки, старательно оклеенные мною черным дерматином, так и не нашлись.

— Не слушаете опытных людей… — сказал через пару дней Павел Гурьянович, заглянув к нам на участок. — А я вас предупреждал — с этой публикой надо держать ухо востро!

Но с ним никто не захотел разговаривать, даже тетя Зина.

Да и зачем фотографиям коробочки, если им висеть в рамках на стене?..

Я вернулся с практики, и отец меня обрадовал: они с дядей Жорой хотят купить большой катер, почти корабль. В субботу надо ехать смотреть — всем вместе.

— А сколько стоит катер? — спросил я.

— Стоит он прилично — три тысячи. Но поверь, сынок, он того стоит. — После двухмесячной разлуки отец почему-то стал называть меня сынком. — Дизельный движок, две каюты, ходовая рубка, отделка из ясеня и бука. Там даже душ есть! Корпус из текстолита, шпангоуты…

— Вы берете на двоих? По полторы тысячи?

Отец замялся:

— Мать чего-то капризничает… Говорит, очередь на машину может подойти. А я говорю, что такой шанс упускать нельзя. Представляешь — летом на Ладогу или по Свири: грибы, рыбалка, острова, шхеры…

Отец достал карту и стал прокладывать возможные маршруты. Таких сияющих глаз я у него давно не видел.

Мама позвала нас обедать.

— Ну вот скажи, сынок, — с оглядкой на мать отец налил мне «Вазисубани» не в фужер, а в рюмочку, — ты бы хотел летом отправиться в путешествие по Свири?

— Не знаю… — Я сделал вид, что неравноправие в посуде меня устраивает; видели бы родители, как мы на практике пили портвейн стаканами! — В принципе хотел бы…

— Это тебя Жора подбивает. — Мать первая подняла свой фужер и чокнулась с нами. — Ну, давайте. С приездом!

Катер стоял в яхт-клубе на Петровской косе. Дядя Жора прохаживался на ветру и, завидев нас, укоризненно посмотрел на часы.

— Хозяина не будет, — предупредил дядя Жора. — Катер покажет его знакомый яхтсмен.

— Какая нам разница, — сказал отец, поглубже насаживая шляпу, поднимая воротник пальто и доставая из карманов перчатки. — Ну и ветерок тут… Он нас прокатит?

— Говорит, что прокатит.

Мы постучали в запертый изнутри сарай, и дверь, лязгнув, приоткрылась.

— Мы пришли катер смотреть, — сказал в полумрак дядя Жора. — У вас найдется для нас время?

— Время есть понятие относительное, — ответил из-за дверей не совсем трезвый мужской голос. — И в тоже время категория вечная. Я доходчиво излагаю? — За дверью загремело, словно уронили корыто.

— Вполне, — сказал дядя Жора, дождавшись тишины. — И я бы добавил: сугубо относительное!

— Буду готов через пять минут, — пообещал голос.

— Пьяный! — шепнула мама.

— Что ты хочешь, тут такой колотун, — сказал отец, отходя от сарая. — Трезвенник и язвенник выпьет.

— Вот-вот, — кивнула мама. — Этого я и боюсь…

Отец покрутил головой, давая понять, что не понимает, за кого она боится: уж не за него ли?

Яхтсменом оказался прихрамывающий человек с неряшливой бородой, заплывшим глазом и истертой палкой с резиновым набалдашником. Он навесил скрюченными пальцами замок и, недовольно глянув на маму, буркнул: «Пошли…»

Катер стоял в узкой протоке и напоминал крейсер на параде в окружении грязноватых буксиров.

— Вот этот? — восхищенно спросил отец.

— Это он и есть, что ли? — скептически сказал дядя Жора.

Я видел, что катер ему нравится, но он старается не подавать виду. Возможно, хочет сбить цену.

— А как он называется? — мать взяла отца под руку. — Имя у него есть?

— Стойте здесь, а еще лучше идите туда, — сказал яхтсмен, не удостаивая маму ответом и показывая палкой за здание яхт-клуба. — Второй причал. Я подойду к нему.

Дядя Жора ходил по упругим доскам причала и нервно курил папиросу. Под ногами текла Нева. Отец держал мать под руку и советовал ей смотреть не в щели досок, а на невский простор, на чаек или на подъемный кран, который тянул на берег легкий катер явно с претензией на звание разъездного: маленькая рубка с ветровым стеклом, штурвал, мачта и бронзовая завитушка винта под кормой.

Наш белый катер, вырезая пенистую дугу, с мягким урчанием подкрался к пирсу и дал задний ход.

— Обрати внимание, Жора, он прошел по траектории вопросительного знака! — крикнул отец, оборачиваясь к брату. — А, как тебе это нравится?