Джеймс Боллард - Кокаиновые ночи

– Фрэнк?…

– Все в порядке.

Он выпрямился, и было видно, что он повеселел.

– Между прочим, я давно хотел спросить, как Эстер?

– Прекрасно. Мы разошлись три месяца назад.

– Очень жаль. Она всегда мне нравилась. Немного высокомерная, но как-то по-особенному. Однажды она задала мне кучу странных вопросов о порнографии. Они не имели к тебе никакого отношения.

– Прошлым летом она увлеклась планеризмом, все уик-энды парила над Южным Даунсом [10]. Я догадывался: это значит, что ей хочется со мной расстаться. Теперь она с подругами летает на соревнования в Австралию и Нью-Мексико. Я все пытаюсь представить, как она там наверху, в этом безмолвии…

– Ты встретишь другую женщину.

– Возможно…

Полицейский открыл дверь и встал к нам спиной. Он позвал офицера, сидевшего за письменным столом в коридоре. Я наклонился над столом и быстро зашептал:

– Фрэнк, слушай. Если Данвила сможет вытащить тебя отсюда под залог, будет шанс кое-что устроить.

– Что именно?… Чарльз?

– Я о Гибралтаре…

Полицейский снова стал следить за нами.

– Ты же знаешь, какие там, в Гибралтаре, мастера на все руки… Твое дело противоречит здравому смыслу. Абсолютно ясно, что ты не убивал Холлингеров.

– Это не совсем так.

Фрэнк отстранился. На губах у него снова заиграла ироничная улыбка.

– В это трудно поверить, но я действительно виновен.

– Не говори так!

Потеряв терпение, я сбросил его сигареты на пол. Пачка упала к ногам полицейского.

– Не заикайся Данвиле о Гибралтаре. Как только мы вытащим тебя обратно в Англию, ты сможешь оправдаться.

– Чарльз… Я смогу найти оправдание только здесь.

– Но, выйдя под залог, ты, по крайней мере, будешь жить не в тюрьме, а где-нибудь в безопасном месте.

– Где-нибудь, где не соблюдают договор о выдаче обвиняемых в убийстве?

Фрэнк встал и толчком придвинул свой стул к столу.

– Ты станешь брать меня с собой в путешествия. Мы будем вместе колесить по миру. Мне нравится такая перспектива…

Полицейский не стал ждать, пока я выйду из комнаты, и отнес мой стул к стене. Фрэнк обнял меня и отошел на шаг, по-прежнему улыбаясь своей странноватой улыбкой. Он поднял пачку сигарет и кивнул мне на прощание.

– Поверь, Чарльз, тут мне самое место.

Нет, Фрэнку там было совсем не место. Свернув с подъездной дороги отеля в ЛосМонтеросе, я выехал на прибрежное шоссе, которое вело в Малагу. Я с такой силой барабанил по рулю, что из-под ногтя большого пальца выступила кровь. Вдоль края дороги тянулись неоновые щиты, рекламировавшие пляжные бары, рыбные рестораны и ночные клубы под соснами, вокруг гудели машины, едва не заглушая пронзительный сигнал тревоги, доносящийся из городского суда Марбельи.

Фрэнк невиновен, как полагали почти все, кто занимался расследованием этого убийства. Его признание казалось шарадой, частью какой-то изощренной игры, которую он вел против себя самого и в которой не желала участвовать даже полиция. Они целую неделю тянули с предъявлением Фрэнку обвинений, значит, наверняка не примут его признания. В этом я убедился, поговорив с инспектором Кабрерой после встречи с Фрэнком.

В отличие от сеньора Данвилы, корректного, изысканно-вежливого, задумчивого испанского юриста старой закалки, Кабрера являл собой новый тип представителей этой профессии. Будучи выпускником полицейской академии в Мадриде, он больше походил на молодого профессора колледжа, чем на детектива. В его голове еще были свежи воспоминания о сотне семинаров по криминальной психологии. В деловом костюме он чувствовал себя непринужденно, умудрялся одновременно вести себя жестко и внушать симпатию, не теряя при этом бдительности. Кабрера радушно пригласил меня в свой кабинет и сразу же перешел к делу. Он попросил меня рассказать о детстве Фрэнка и поинтересовался, не обладал ли тот ярким воображением еще в детстве.

– Возможно, у него была бурная фантазия? Если у ребенка трудное детство, он часто уходит в создание воображаемых миров. Не был ли ваш брат одиноким ребенком, мистер Прентис, часто ли он оставался один, пока вы играли со старшими мальчиками?

– Нет, он никогда не был одинок. На самом деле у него было больше друзей, чем у меня. Он всегда хорошо ладил с другими детьми, был практичен и не витал в облаках. Это я давал волю воображению.

– Полезный дар для писателя-путешественника, – прокомментировал Кабрера, перелистывая мой паспорт.– Возможно, еще ребенком ваш брат пытался изображать мученика, брать на себя вину за чужие проступки?…

– Нет, на мученика он был совершенно не похож. Играя в теннис, он двигался очень быстро и всегда хотел победить.

Почувствовав, что Кабрера отличается большей вдумчивостью, чем большинство полицейских, с которыми мне приходилось иметь дело, я решил поговорить с ним начистоту.

– Инспектор, мы можем быть откровенны друг с другом? Фрэнк невиновен. И вы, и я знаем, что он не совершал этих убийств. Не понимаю, почему мой брат взял вину на себя, наверно, кто-нибудь втайне на него давит. Или, возможно, он кого-то покрывает. Если мы не узнаем правды, на испанские суды ляжет вся ответственность за трагическую ошибку правосудия.

Кабрера молча наблюдал за мной, ожидая, пока мое негодование развеется вместе со струйкой дыма от его сигареты. Он помахал рукой, разгоняя дым.

– Мистер Прентис, испанских судей, как и их английских коллег, не заботит истина – они предоставляют решать, что есть истина, более высокой инстанции. Судьи пытаются восстановить наиболее вероятное развитие событий на основании имеющихся улик. Это дело будет расследовано самым тщательным образом, и в свое время ваш брат предстанет перед судом. Все, что вам остается делать, – ждать приговора.

– Инспектор…– Мне стоило немалых усилий сдержаться.– Фрэнк может признавать свою вину, но это вовсе не означает, что он действительно совершил эти ужасные преступления. Вся эта история – какой-то безумный фарс.

– Мистер Прентис…

Кабрера поднялся, отошел от стола и рукой показал на стену, словно решая задачу на классной доске перед аудиторией тугодумов.

– Позвольте напомнить вам, что сгорело пять человек, что они преднамеренно убиты, причем самым жестоким образом. Ваш брат настаивает на том, что виноват именно он. Английские газеты, например, да и вы, считают, что поскольку он упорствует столь громогласно, то, возможно, невиновен. На самом деле его признание может оказаться частью какого-нибудь хитроумного плана, попыткой запутать всех, как…

– Вроде укороченной подачи возле самой сетки?

– Именно. И это очень умно. Вначале у меня тоже были сомнения, но должен сказать вам, что теперь я склонен думать, что ваш брат мог это совершить.