Ингрид Нолль - Почтенные леди, или К черту условности!

— Пока, тетушка!

Когда мы вошли в дом, я сразу заперла дверь на засов и во всех комнатах опустила жалюзи. Аннелиза не посчитала нужным помочь мне, но и не шла спать. Свой пиджак она небрежно бросила на ковер, а сама развалилась на диване. С мечтательным выражением лица подруга рылась в сумке:

— Ах, какой чудесный выдался день, я его никогда не забуду!

Она выглядела такой смешной! Я бросила лихорадочные попытки обезопасить дом и присела рядом с веселой вдовой. И только когда я щелкнула выключателем торшера, мне в глаза огненным блеском сверкнули изумруды. Браслет, кольцо и брошь Аннелиза уже выложила, серьги выуживала из глубин сумки. Русским она оставила лишь колье.

Бывают дни, когда мы с Аннелизой не обмениваемся ни единым словом. После завтрака в такие дни каждая перемещается в свои покои или — если погода хорошая — в огород. Я присмотрела для себя уютный уголок — скамейку за вишневым деревом. На ярком солнце моя кожа все равно портится. Недавно поймала себя на мысли, что в чем-то уподобляюсь Аннелизе, и на свое любимое местечко в саду ухожу в поношенном тряпье. Говорят, на все воля Божья, однако не хотелось бы, чтобы на моих нежно-серых шелковых платьях остались следы вишневого сока или птичьих экскрементов.

Большое дерево мне всегда казалось каким-то диковинным существом; весной мой старый товарищ походил на гигантский белый букет. Вокруг жужжали пчелы, чирикали птички. Сейчас, в начале июля, с него начали опадать испорченные и сморщенные вишни. Аннелизе доставалась лишь часть его плодов, из них она варила варенье. Соседи, которых мы приглашали поучаствовать в сборе урожая, предпочитали покупать фрукты в супермаркете, не желая карабкаться по деревьям и пачкать руки. В общем, черным дроздам перепадало вдоволь сладкого лакомства. Иногда я сижу под деревом с книгой, и за мной наблюдает любопытная белочка. Я дала себе слово, что зимой каждый день буду выкладывать на подоконник орех, — так я решила осторожно приручить маленького зверька. Нам больше не хотелось заводить в доме животное, но почему бы ради потехи и удовольствия не подружиться с каким-нибудь самостоятельным, выросшим на воле существом?

Отец Аннелизы был одним из последних немецких солдат, вернувшихся из русского плена. Наверное, поэтому Аннелиза, выросшая в женской среде, всю жизнь наверстывала упущенное, и ей так важны были внимание, похвала и признание со стороны мужчин. На самом деле она была достаточно долго замужем, кроме двух своих дочерей, у нее были еще двое мужниных сыновей, но, несмотря на все это, в присутствии любого мужчины она каждый раз становилась сама не своя.

Я все еще обижалась на нее за воровство. Хотя она и утверждала, что брошь, кольцо и серьги словно бы сами соскочили со стола прямо ей в руки, но пусть расскажет кому другому, только не мне. Я долго размышляла, надо ли мне сообщить об этом Руди, но до сих пор не решилась. В конце сделки во всеобщей суете русские, скорее всего, ничего не заметили. Вдобавок Аннелиза твердо верила, что столь стремительно заработанные деньги не могли быть добыты честным путем, и потому чувствовала себя правой.

В том, чтобы укрыться под вишней с книгой и наслаждаться покоем, — то, что мне всегда было по душе, — Аннелиза не находила ничего привлекательного. Если она и выходила в сад, то непременно ради какого-нибудь дела — тут подрезать розы, там оборвать разросшуюся крапиву. Однако за время нашей совместной жизни она поняла, что у меня есть право на покой. Сейчас Аннелиза на всех парах несется ко мне через грядки — не иначе как что-нибудь важное.

— К нам снова в гости мужчина! — громко крикнула она. — И на сей раз ко мне!

Мне нужно угадать, кто это может быть, но со всеми предложенными вариантами я попала в «молоко».

— Это Эвальд! — объявила Аннелиза, сияя от радости. Это тот, о котором она недавно рассказывала: ее первый поклонник с урока танцев, человек в куртке из кордной ткани.

— Ты мне не говорила, что вы с ним поддерживаете общение, — удивилась я.

Действительно, она не слышала о нем много лет, их жизненные пути разошлись, оба завели семьи и потеряли друг друга из виду. И вот, спустя почти пятьдесят лет, они случайно встретились на кладбище родного городка, когда пришли навестить могилы родителей. Немного поболтали и обменялись адресами, что совершенно ни к чему не обязывало. После этого не общались.

— Он только что звонил, — сообщила Аннелиза. — Вчера отвез жену в одну из больниц Гейдельберга и тут вспомнил, что до меня всего-то десять километров. Ну как я могла не пригласить его на чай!

Поскольку у меня не было желания выслушивать причитания состарившегося мальчугана по поводу болезной жены, я решила оставить их наедине.

Как и следовало ожидать, Аннелиза не возражала, если я оставлю их с Эвальдом вдвоем. День был прохладный, и я собралась прогуляться по замковому парку. Одна из причин, почему меня сюда тянет, — волшебная архитектура ушедшей эпохи. Созданный Аннелизой биотоп, конечно, идеально подходит для чтения и пития кофе, однако ему недостает ширины. С тех пор как я перебралась жить в Шветцинген, меня не оставляет ощущение, что я стала меньше двигаться. Не в последнюю очередь в этом повинна кухня подруги, от которой я каждый раз после еды отваливаюсь, как морж.

Парк в нескольких минутах ходьбы. Курфюрст Карл-Теодор в середине XVIII века использовал замок в качестве летней резиденции, вот тогда-то и был при замке разбит сад, ставший одним из красивейших парков Европы. Как всегда, я быстрым шагом пересекла Церингерштрассе, сунула абонементскую карту в автомат и вошла в южный вход, возле которого толпилась группа японских туристов. Обойдя выкрашенный в абрикосовый цвет замок, я на минуту задержалась, чтобы мысленно провести осевую линию от фонтана Арион до большого пруда и насладиться красотой композиции. Каким жалким вдруг показался карликовый садик Аннелизы с его мелкоразмерными цветочными грядками и клумбами и малюсенькой лужайкой! Даже если бы в нем росло большое дерево, оно бы все равно не спасло положение.

Как же все-таки великолепен барочный французский сад, протянувшийся параллельно главной аллее до самой воды с его густо заросшими перголами, живыми изгородями и изящными изогнутыми мостиками! Короткую передышку я позволила себе лишь возле оранжереи, откуда было рукой подать до храма Аполлона. На берегу большого пруда я присела на каменную набережную стенку, потому что была влюблена в два изваяния речных богов. С грустью припомнился фонтан Четырех рек Бернини, что на площади Навона в Риме. Там меня фотографировал муж, когда мы еще были счастливой парой.

Скоро мимолетная грусть исчезла. На пруду царила радостная и беззаботная атмосфера. Дедушки и бабушки с внуками кормили уток. «Vieni, vieni!» — итальянский ребенок безуспешно подзывал лебедя, а в Риме, напротив, часто слышна немецкая речь. Потом недолго побродила по английскому ландшафтному саду, но там уже была почти дикая природа, навевавшая одиночество. Не здесь ли Аннелиза нарвала медвежьего лука? В траве я обнаружила кем-то брошенную красную вязаную кофту.