Санджай Гупта - Тяжелый понедельник

Мысль о работе заставила Сидни остановиться и взглянуть на пейджер. Ничего. Ничего удивительного не было и в том, что за последние два года Сидни ни разу не ужинала с мужчиной и не ходила на романтические свидания. Как только в ее кармане начинал пищать пейджер, она тотчас бросала все, чем бы ни занималась, и читала сообщение. Ее последний друг, Росс, зашел так далеко, что даже купил кольцо, которое хотел подарить ей в честь помолвки. Он положил кольцо в карман, когда они отправились в лучший ресторан города — «Путевой обходчик». Росс специально выбрал вечер, когда Сидни могла не дежурить у пейджера и, собственно говоря, не обязана была иметь его при себе. После того как она в седьмой раз ответила по пейджеру и один раз вообще исчезла на полчаса, парень решил, что кольцу лучше остаться в кармане. Сидни так и не поняла, почему вдруг их отношения с Россом безнадежно испортились, но уже прокомпостированные билеты к станции «Замужество» остались в ресторане вместе с пустыми кофейными чашками.

Энергично работая ногами, она сбежала вниз по склону холма, в сторону от домов ценою в миллион долларов. Теперь путь лежал в другой квартал — квартал ранчо и обшарпанных домов, квартал, в котором жил Сун Пак. Теперь, став полноправным нейрохирургом, Сун продолжал жить в скромном домике, который когда-то купил на зарплату резидента. Однажды она даже спросила, не хочет ли Пак купить более просторный дом — ведь у него теперь трое детей и хорошо оплачиваемая работа. Пак посмотрел на Сидни долгим удивленным взглядом, а потом спросил: «Зачем?» Пейджер Сидни наконец запищал, отчего сильнее забилось сердце. Она на бегу отстегнула пейджер от пояса и посмотрела на дисплей: 311.6. «Бедный Тай, — подумалось ей. — Чем выше взлетаешь, тем больнее падать». Тай был блестящим хирургом, лучшим хирургом больницы, но никто не может уклониться от утра рокового понедельника.

Тай стоял в операционной, склонившись над раскрытым мозгом двадцатипятилетней женщины. Теперь он знал, что ее зовут Шейла, она учительница и ехала домой после велосипедной прогулки по дорожкам Кенсингтон-парка. Все эти подробности ему рассказал отец Шейлы, пока ее мать, рыдая, сидела рядом с ним, но только когда Тай предложил родителям подписать бланк согласия на операцию, до них в полной мере дошел весь ужас случившегося. Тай положил руки им на плечи и просто сказал: «Не волнуйтесь, я буду работать с ней, как с членом моей семьи». Мать Шейлы вытерла слезы, встала и обняла Тая. Отец тем временем подписал разрешение, которым позволял нейрохирургу работать с мозгом своей дочери любыми инструментами — сверлами, пилами и скальпелями.

Выбритая голова была покрыта светло-голубой тканью, прорезь в которой обнажала серое вещество, видневшееся сквозь круглое трепанационное отверстие, высверленное в теменной кости. Таю потребовалось двадцать пять минут, чтобы сделать трепанацию, аккуратно рассечь внешние слои мозга и расширить естественную борозду между лобной и височной долями. Это была одна из труднейших в нейрохирургии операций, но в операционной никто не нервничал. Когда сюда входил Тай Вильсон, все быстро успокаивались, словно этот врач приносил с собой уверенность и порядок. Сейчас синие глаза Тая внимательно рассматривали в микроскоп красно-серую ткань мозга. Ему предстояло удалить аневризму, которая едва не убила сегодня эту молодую женщину и которая убьет ее в течение нескольких дней или недель, если хирург сейчас ее не обезоружит.

В операционной было холодно, из невидимого магнитофона доносились звуки гранжа «Просто дыши». Музыку выбрала анестезиолог Микки Мейсон, худенькая, субтильная женщина. Она стояла у головы больной рядом с Таем и следила по многочисленным мониторам за состоянием больной. Обычно хирурги сами выбирали музыку, которая звучит во время операций. Вильсон вообще ничего не слышал и не воспринимал, кроме операционного поля, и поэтому предоставлял право выбора человеку, подающему газ, — так Тай ласково называл анестезиологов. Справа от него стояла операционная сестра перед лотком с инструментами. У противоположного края стола, напротив Тая, стоял ассистент, ловивший каждое движение хирурга, считавшегося лучшим специалистом из всех, когда-либо здесь работавших.

Тай рассек плотную, толстую фиброзную оболочку, окружающую мозг, dura mater, машинально произнеся ритуальную шутку: «Ох уж эта твердая мать!» Название наружной оболочки мозга с традиционной латыни переводится на английский действительно как «твердая мать». Шутке этой Тай научился у одного коллеги, старшего резидента, который произносил ее всякий раз, рассекая твердую мозговую оболочку. Этот резидент был теперь профессором Калифорнийского университета в Сан-Франциско. С тех пор Тай выполнил не меньше тысячи операций, но каждый раз говорил: «Ох уж эта твердая мать!» Это был ритуал и дань уважения бывшему наставнику.

В микроскоп Тай видел зрительный нерв, толстый белый тяж которого уходил назад, скрываясь в толще мозга, рядом с нервом пролегала сонная артерия — один из самых крупных сосудов, снабжающих кровью головной мозг. По другую сторону артерии проходил тонкий, как ниточка, нерв, такой тонкий, что казался незаметным даже под микроскопом. «Вот он», — прошептал Тай. Между сонной артерией и тонким нервом он нашел то, что искал, — выпячивание стенки артерии, которое лопнуло, приведя к столь катастрофическим последствиям. Теперь аневризма была похожа на большой кровавый пузырь. Как и подозревал Виллануэва, аневризма была настолько велика, что сдавливала этот тонкий глазодвигательный нерв, отчего возбуждение передавалось на ствол мозга, в результате чего расширился один зрачок.

Иногда Таю казалось невероятным, как может мозг, такой сложный орган, безошибочно и без сбоев работать у большинства людей, которые за всю жизнь не испытывают с ним никаких проблем. Удивительно, ведь так много разных вещей могут привести к пожизненным катастрофическим последствиям, вывести из равновесия деликатную и нежную структуру мозга, поразить его тончайшие функции. Может лопнуть кровеносный сосуд, и излившаяся из него кровь, залив губчатое вещество, может поразить центры, которые контролируют все функции организма — от дыхания до сознания. Какая-то одна клетка может начать бесконтрольно расти и лишить человека зрения, памяти, а то и жизни. Попадание в кровь плода свинца — от контакта матери с тюбиком старой масляной краски — может на всю жизнь нарушить способность ребенка к обучению. Нехватка серотонина вызовет депрессию, которая может сделать больного инвалидом. Удар по голове может закончиться ушибом ткани мозга и нарушить равновесие, лишить пострадавшего речи или способности к суждению. Если мозгу не хватит допамина, то возникнет дрожательный паралич паркинсонизма. Тяжелая недостаточность витамина В12 может привести к слабоумию. Этот список можно продолжать до бесконечности. Защищенный костным шлемом мозг — это обладающий невероятными способностями орган непостижимой сложности.