Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

— Ну и что же тут плохого?

— Да все! Меня сильно раздражает, когда с клиентами смешиваются портные, парикмахеры, повара…

— Платные танцоры, — со смехом договорил Макс.

— Так вот, у меня идея получше. Давай закусим чем-нибудь на скорую руку в «Камбузе» — закажем устрицы, скажем, и шабли. Потом отвезешь меня в это заведение.

— Как хочешь. Только сними ожерелье и браслет, спрячь их в карман перед тем, как войдем… Не надо дразнить судьбу.

Когда они оказались под фонарем, она подняла к Максу лицо. Глаза ее отблескивали, как латунь или медь.

— Там тоже будут парни былых времен?

— Едва ли, — стоически улыбнулся Макс. — Боюсь, что нас там встретят парни времен нынешних.

Название в самом деле было неплохое, однако сулило больше, чем давало. Там было дешевое шампанское во льду, темные пыльные уголки, одетое в черное хриплоголосое существо неопределенного пола, подражавшее Эдит Пиаф, а после десяти — стриптиз. Обстановка была неестественная, нарочитая, а стиль — нечто среднее между опоздавшим «апаш» и убогим сюрреализмом. За столиками сидели несколько американских и немецких туристов, охочих до острых ощущений, матросы, приплывшие из Вильфранша, трое-четверо субъектов, выглядевших как кинематографические злодеи — подстриженные углом бакенбарды, темные костюмы в полоску — и, как заподозрил Макс, нанятых хозяином для придания заведению должного колорита. Меча скучала, томилась и едва дотерпела до середины второго стрип-номера, исполнявшегося пышной египтянкой с большими белыми, трясущимися при каждом движении грудями, так что Макс спросил счет, уплатил двести франков за бутылку, к которой они почти не притронулись, и они вышли на улицу.

— И это все? — спросила Меча разочарованно.

— В Ницце ничего другого нет. Ну, или почти нет.

— Тогда отведи меня в это «почти».

Вместо ответа Макс, раскрывая зонтик, помахал кому-то в конец улицы Сен-Жозеф, от перекрестка поднимавшейся к замку. С карнизов струями бежала вода. Под навесом закрытой цветочной лавки у единственного фонаря две женщины прятались от дождя. Шум его обволакивал Макса и Мечу, пока они под руку медленно направлялись к ним. Одна женщина при виде их юркнула в соседнюю подворотню, но вторая ждала их приближения, не трогаясь с места. Она была высокого роста, худая. В жакете с каракулевым воротником, в темной, очень узкой юбке до середины икры. Юбка отчетливо обрисовывала изгиб бедер, подчеркивала длину ног, казавшихся еще длинней благодаря туфлям на толстой подошве и высоким клинообразным каблукам.

— Хорошенькая, — заметила Меча.

Макс разглядывал женщину. В свете фонаря под коротким полем пропитанной влагой шляпки виднелось молодое лицо с темным пятном накрашенного рта, с густо подведенными веками под выщипанными, подрисованными бровями. На щеках дрожали крошечные капли дождя.

— Может, и хорошенькая, — согласился он.

— Хорошо сложена, складная, гибкая… Даже почти изящная.

Они приблизились вплотную; теперь женщина оглядела их, и быстрый профессиональный взгляд, которым она окинула Макса, тотчас заволокло тусклой мутью безразличия, едва она увидела, что подошедшие идут под руку. Вслед за тем в глазах мелькнуло любопытство, и она оценила внешность и костюм Мечи. Плащ и берет ничего особенного собой не представляли, но вслед за тем Макс заметил, что, оглядев туфли и сумку, она посмотрела на хозяйку с упреком — как, мол, ей не жалко губить их в такой дождь.

— Спроси ее, сколько она стоит, — шепнула ему Меча.

Она склонилась к нему, но при этом не сводила глаз с женщины. Макс слегка замялся:

— Это не наше дело.

— Спроси.

Женщина слышала их диалог — он шел по-испански — и угадывала, о чем идет речь. Она переводила глаза с Макса на Мечу, силясь понять. И на тронутых лиловатой помадой губах возникла тень улыбки — одновременно презрительной и поощрительной. Сумка Мечи и ее туфли теперь не имели значения. И больше уже не проводили разграничительной черты. Не отделяли их друг от друга.

— Сколько? — спросил Макс по-французски.

Женщина с профессиональной осторожностью ответила, что это от них зависит. От того, на время или на ночь, а также от предпочтений месье. Или мадам. Она отшагнула в сторону, спасаясь от хлещущих струй, и оказалась в тени, но перед этим через плечо оглянулась на пару, уперла руку в бедро.

— Он — с вами, а я буду смотреть, — ледяным тоном сказала Меча.

— Еще чего! — запротестовал Макс.

— Помолчи.

Женщина назвала сумму. Макс снова оглядел длинные стройные ноги, обрисованные узкой прямой юбкой. И совершенно против воли испытал прилив желания. Нет, его возбуждала не проститутка, а поведение Мечи. На мгновение он представил, как на съемной квартиренке где-нибудь поблизости, на кровати с несвежими простынями он овладевает этим стройным гибким телом под внимательным взглядом голой Мечи. Как, не смывая с себя сокровенной влаги первой, поворачивается ко второй, проникает в нее. Как внедряется и в это тело, которое сейчас так нетерпеливо подрагивает у его плеча.

— Возьмем ее с собой, — требовательно сказала Меча.

— Нет, — ответил Макс.

В номере отеля «Негрони», под дробный стук капель, которые не на шутку припустивший дождь с силой швырял в стекла, они предавались страсти отчаянной и безудержной, похожей на единоборство, страсти жадной и немой, если не считать стонов, вскриков, звуков ударов, — и это молчание лишь порою внезапно нарушалось бесстыдными непристойными словами, прошептанными на ухо. Воспоминание о высокой худощавой девице под фонарем не оставляло любовников, и присутствие ее ощущалось так явственно и зримо, словно она была с ними третьей, словно смотрела на них и подставляла себя под их взгляды, покорствуя их источающим пот и похоть телам, снова и снова сплетавшимся в свирепых объятиях.

— Я хлестала бы ее по спине, пока ты… — шептала Меча, слизывая капли пота с шеи Макса. — Я кусала бы ее и терзала… Да. Я заставила бы ее кричать от боли.

Была минута, когда в неистовстве страсти она неосторожным движением задела его по носу и, не давая унять кровь, вереницей красных капель пятнающую простыни, с прежней яростью впилась в него поцелуем, сама выпачкавшись в крови, от этого, разумеется, пошедшей обильней, будто обезумела от ее вкуса, как волчица, которая рвет клыками добычу, меж тем как Макс, вцепившись в прутья кровати, искал точку опоры, чтобы не сорваться в пропасть с острой грани, стискивал челюсти, глуша рвущийся откуда-то из самого нутра звериный вой, древний как мир. Сдерживал, как мог, неодолимое, бесповоротное, мучительное желание погрузиться до беспамятства в омут этой женщины, тащившей его к безумию и забвению.