Даниэль Глаттауэр - Навеки твой

Юдит удивлялась самой себе. Ей хотелось, чтобы ее носили на руках? (Ей это нравилось, но только на руках отца в далеком детстве.) Хотелось, чтобы кто-то перенес ее в центр вселенной? (Ну уж нет, даже от отца она такого не ждала.) Хотелось почувствовать себя избранной? (Тоже нет, потому как она предпочитала выбирать сама.) Да, именно в этом заключалась ее проблема. Ханнес не оставлял ей выбора. Выбирал он. Он всегда был на три шага впереди. Не позволял ей делать целенаправленные шаги. Ей оставалось лишь безропотно принимать то, что уже произошло. Он тащил ее за собой, как сильные альпинисты в горах тянут на страховочном канате более слабых.

Ее немного пугало, что в заданном им направлении далеко не продвинешься. Для нее подобный курс казался прямолинейным. Юдит не могла угнаться за Ханнесом в таком темпе. Она выдыхалась. Ей требовалась пауза.

Вот уже три недели подряд они встречались ежедневно. Через каждые два часа он появлялся у нее в магазине, на чашечку кофе, а если не на кофе, то смотрел на лампочку. Когда к Юдит приходили покупатели, Ханнес с ангельским терпением ожидал, пока она не освободится. За это время он изучил все ее каталоги светильников, а также названия сотен «крутых дисков» со слов ее девушки-ученицы. Вечером они отправлялись ужинать, в кино, в театр или на концерт. Он с равным интересом осматривал бы помойки, армейские учебные полигоны и автомобильные кладбища. С единственным условием: чтобы рядом с ним находилась Юдит.

Ну и конечно, на ночь он оставался у нее. Это означало, что она спала, а Ханнес наблюдал. Юдит старалась не открывать глаз, а его глаза не всегда были направлены на нее. В детстве она много ночей тщетно ждала, когда же увидит возле своей подушки ангела-хранителя, которому были известны все ее сновидения. И вот в тридцать лет, когда Юдит распрощалась с иллюзиями, рядом неожиданно появился Ханнес Бергталер.

Секс? Понятное дело. Разумеется, не так часто, как ему бы хотелось. Сама же она к этому относилась… ну да, с этим все было в порядке. Главной особенностью интимных отношений являлось то, как Ханнес ценил эти минуты. Он получал неописуемое наслаждение. А Юдит наслаждалась тем, что он получал наслаждение от нее.

Что в этом плохого? Разве она вела себя как нарцисс? Разве использовала Бергталера для того, чтобы снова и снова ощущать себя прекрасной и желанной? Разве он был ей нужен лишь для того, чтобы поднять свою самооценку? И насколько заниженной была ее самооценка до их знакомства? А было ли ей в самом деле плохо, только она этого не замечала? А теперь, можно ли сказать, что все изменилось? А что потом?

Ответов у нее не было. Бледно-желтые квадратики под веками померкли. Юдит открыла глаза. Ах, только маленькое кучевое облако в виде невинного барашка.

В пятницу, на Троицу, Юдит впервые побывала в его квартире на Нисльгассе. Ханнес готовился к ее приходу несколько часов, «наводил порядок», как он выразился, хотя ей трудно было представить, что́ в его жизни могло находиться «в беспорядке», тем паче жилище.

Он повел себя странно: дверь открыл нерешительно, точно к нему домой нагрянули непрошеные гости. Едва Юдит вошла, быстро закрыл дверь и запер на задвижку.

— Что-то не так? — поинтересовалась она.

— Люблю тебя! — поспешно ответил он.

— И все же? Ты слишком напряжен.

— Ты у меня дома! Если это не причина, тогда что?

Оценив обстановку, Юдит поняла, как мало о нем знала и насколько все оказалось очевидным. Каждый предмет, среди которых потемневшие античные артефакты немалой ценности, имел свое место и казался вечным. Перед старой кушеткой красовалась огромная гладильная доска, занимавшая весь центр комнаты. Она стояла прямо под люстрой с экономичными лампочками, обвешанной отвратительными, цвета кофе с молоком, стеклянными болванками. Кухня отличалась крохотными размерами и клинической чистотой, будто с рекламного проспекта. Посуда спряталась в витринах из страха быть использованной. Впрочем, Юдит зашла только попить воды.

Единственным помещением, которое выглядело живым и обитаемым, являлось бюро. Только тут можно было прийти к мысли, что жилец архитектор, а не управляющий наследством на покое. На стенах, на письменном столе, на паркетном полу висели и лежали чертежи. Пахло карандашами, ластиками, и в воздухе витал дух тщательной проработки.

Спальная комната была закрыта и пусть бы такой оставалась. Ханнес приоткрыл щелочку. Юдит показалось, что он боялся, будто непрошеное вторжение потревожит вековой сон двух накрытых клетчатыми покрывалами кроватей, с двумя пустыми ночными столиками по бокам. С потолка свисала белая луна. Юдит знала, что лампы с шаровой колбой очень нехотя делились своим светом.

— Красиво, — повторяла Юдит через каждые тридцать секунд. Пару раз она добавила: — Не совсем в моем вкусе, но очень красиво.

Во время осмотра квартиры Ханнес вел ее за руку, будто они вступили на запретную, а то и вовсе заминированную местность.

— Сколько женщин побывало здесь до меня? — спросила Юдит.

— Не знаю, во всяком случае, прежние жильцы были врачами, семейная пара дантистов, — ответил Ханнес. Он обладал особностью перетолковывать на свой лад вопросы, которые просто невозможно было понять неверно.

Под конец экскурсии по дому они остановились в замешательстве рядом с гладильной доской, не зная, что предпринять дальше. Вскоре физиономия Ханнеса расплылась в улыбке, и солнечные морщинки разбежались по лицу. Он обнял Юдит и поцеловал. Пара шатких шагов в объятиях, и они упали на кушетку. Юдит изловчилась в цепких объятиях прошептать ему в ухо: — Любимый, не хочешь поехать ко мне?

Что мы будем делать в выходные? — спросил Ханнес, когда суббота уже уменьшилась на час.

Юдит выключила свет в спальне — он исходил от вычурно-игривой люстры Мессинга, [3] Подвесная люстра, плафоны которой расходятся от центра на тонких изящно согнутых лапах. сделанной по проекту молодой пражской дизайнерши. Сон одолевал ее. Она лежала, положив голову ему на живот. Ей было приятно, когда Ханнес массировал ей голову своими мощными пальцами.

Юдит глубоко вздохнула, изобразив душевные терзания.

— Мне, к сожалению, нужно съездить за город к брату Али. Мы давно договаривались. У нас большая семейная встреча. Хеди отмечает день рождения. Это утомляет, скажу тебе. Ведь она на последних месяцах беременности. Само собой, моя мама тоже там будет. Ты помнишь, я рассказывала: Хеди и моя мама — несовместимые натуры. Будет трудно, говорю тебе. — И Юдит снова обреченно вздохнула.

— Вместе мы справимся, — возвестил Ханнес сверху.

— Нет, Ханнес, в самом деле, нет! — Она испугалась своего тона и сбавила накал. — Ты, ты, любимый, я должна сама. Это будет утомительно. Не могу взваливать на тебя такую нагрузку. Ты не знаешь мою семью. — Она нежно провела ногтями по его руке.