Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

— Ты слышала, что рассказывал Синьмэй? Куда девалась ее прежняя утонченность! За какой-то год превратилась в вульгарную стяжательницу. И не поверишь, что она из интеллигентной семьи.

— А что, если она вовсе не менялась? Если ее отец был казнокрадом, он мог оставить в наследство дочери свои пороки. Выйдя замуж, она перестала притворяться и раскрыла свою подлинную натуру. По-моему, она не просто вульгарная, а низкая женщина. У нее есть муж, так она еще норовит подцепить Синьмэя. Вот тебе и девушка из хорошей семьи! От наложницы она, вот что. Некрасивая и бедная жена, вроде меня, может, конечно, надоесть, но никогда не опозорит мужа. А женился бы ты на такой, как Су, — чего доброго, воспитывал бы детей Чжао Синьмэя.

Фан понимал, что жена хватила уже через край, но все же поддакивал. Затоптав в грязь Вэньвань, молодожены вновь обрели мир и согласие.

Эта ссора прошла, как шумная летняя гроза. С этого времени супруги стали сдержанней, старались выбирать слова. В первый день плавания они вышли на палубу подышать вечерней прохладой.

— Кто бы мог подумать год назад, когда мы в первый раз садились на пароход, что возвращаться будем уже мужем и женой!

Вместо ответа Жоуцзя сжала мужу руку. Хунцзянь продолжал:

— Ну-ка признайся, что ты слышала тогда, на палубе, из нашего разговора с Синьмэем?

— Больно мне нужно было слушать ваши мужские разговоры, вечно вы одни и те же темы мусолите. А уж когда меня помянули, так и вовсе хотела бежать со страху…

— Почему же не убежала?

— Когда говорят обо мне, я вправе послушать.

— Мы, кажется, ничего плохого о тебе не говорили?

Жоуцзя бросила на него быстрый взгляд:

— Вот я и попалась на твою удочку, решила, что ты хороший человек. А ты, оказывается, из плохих самый плохой!

На сей раз Фан пожал руку жене. Она спросила, какое сегодня число, и, узнав, что второе августа, вздохнула:

— Через пять дней первая годовщина.

— Годовщина? Какая?

— Ну как ты мог забыть! — протянула она разочарованно. — Мы же познакомились утром седьмого августа в чайной, куда нас пригласил Синьмэй!

Хунцзянь устыдился больше, чем если бы забыл сразу день национального праздника и день «национального позора» [143] День «национального позора» отмечался в гоминьдановском Китае 9 мая — в день, когда правительство Юань Шикая приняло в 1916 г. двадцать одно требование Японии. , но не признался в этом:

— Как же, помню! Даже могу сказать, как ты была одета в тот день.

Жоуцзя смягчилась:

— Кажется, на мне было тогда белое платье с голубой полоской. А вот в чем был ты, я уже не помню. Но этот день мне запомнился. Это, видно, и называется «судьба»: два незнакомых раньше человека случайно встречаются и становятся все более близкими.

— Что значит «случайно»? — пустился в рассуждения Фан. — Вот, к примеру, мы никого не знаем на этом пароходе, и нам кажется, что все пассажиры собрались здесь случайно. Но если бы мы разобрались в их жизненных обстоятельствах и целях, то поняли бы, что сели они на этот пароход так же не случайно, как и мы. Когда ты крутишь ручку приемника, ты слышишь и обрывки пекинской оперы, и чтение новостей, и иностранное пение — словом, кажется, что в эфире царит хаос. Но остановись на одной радиостанции, и все услышанное тобой станет осмысленным. Так и мы — два незнакомых человека…

В это время Жоуцзя зевнула во весь рот. Хунцзянь, как, впрочем, и любой другой, не любил, когда в ответ на его слова люди зевают; за год преподавательской деятельности эта его неприязнь еще более обострилась. Он моментально замолк, однако Жоуцзя сказала:

— Я что-то утомилась, но ты продолжай, говори.

— Устала, так иди спать.

— Разговор шел о нас с тобой, а ты притянул всех пассажиров, чуть ли не все человечество… Зачем?

— С женщинами можно говорить только о них самих, — зло бросил Хунцзянь. — Ничто другое вас не интересует. Иди спать, а я еще посижу.

Жоуцзя ушла с гордо поднятой головой. Выкурив сигарету, Фан успокоился и начал понимать комизм ситуации: всего год преподавал, а не удержался, прочел жене целую лекцию. И когда успел приобрести такую привычку?! Стоит ли в таком случае удивляться, что Лу Цзысяо, педагог со стажем, писал своему «предмету» так, будто давал задание студенту? Но Жоуцзя тоже попробуй пойми: все время жаловалась, что он с другими разговорчив, а с нею молчит; стоило же ему разговориться, как она начала зевать. А он-то в письмах домой хвалил ее за деликатность!

Чем ближе был родной дом, тем меньше уверенности оставалось в душе Фана, не о таком возвращении мечтал он раньше. Уехать надолго — значит стать в доме чужим человеком; надо снова перевариться в общем котле. А он возвращался с женой, и это удваивало трудности адаптации. От дум начинала болеть голова, и Фан опасался, что сон — этот капризник, который является, лишь когда его не зовут, — сыграет с ним очередную шутку. Поэтому он решил, что лучше погулять по палубе, чем класть голову на горячую подушку.

Жоуцзя долго ждала, что муж явится к ней с повинной, но не дождалась и уснула, забыв о своих обидах.

О деликатности Жоуцзя Фан сообщал родным в том письме, в котором рассказывал о своей помолвке. Прочтя сыновнее послание, Фан Дунь-вэн [144] Дунь-вэн употреблено вместо Дуньчжай. Вэн — частица, выражающая почтительность по отношению к пожилым образованным людям. раскудахтался, как наседка, и через минуту весь дом узнал о происшедшем. Старики сначала изумились, потом рассердились. Особенно возмущалась госпожа Фан — как это сын посмел обручиться без согласия родителей. Но отец, поразмыслив, заявил:

— Мы выполнили родительский долг, посватав его за дочку Чжоу. Теперь он решал сам. Что ж, если все обойдется удачно — тем лучше, будет плохо — по крайней мере, он не сможет переложить вину на нас. Стоит ли лезть в их дела?

— Интересно, какова она из себя, эта Сунь? Хунцзянь такой недогадливый, хоть бы карточку прислал! — сказала мать.

Фан Дунь-вэн перечитал письмо, обратив при этом внимание на фразу о деликатности Сунь. Как и все не слишком образованные люди, госпожа Фан свято верила всему, что написано черными иероглифами на белой бумаге, но ее смутило соображение географического порядка:

— А она не из другой провинции? У этих, пришлых, грубый нрав, им с нами не сойтись.

— Не из другой провинции, а из другого уезда, — ответила невестка.

— Хорошо уже то, что Хунцзянь считает ее деликатной, — заметил отец. — А уж нам ждать от нынешних невесток почтительности не приходится.

Невестки переглянулись и убрали веселое выражение со своих физиономий.

— Хорошо бы узнать, есть ли деньги у семьи Сунь, — снова заговорила мать.