Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

— Вот сейчас ты изрек истинную правду.

— Ты еще слишком молода, вот поживешь с мое, узнаешь, что с нами не произошло ничего необычного.

— Едва исполнилось тридцать, а уже в старики записался. Так делают те, кому на роду написано умереть молодым. Но я еще раньше умру от расстройства нервов.

— Вот ты женщина с образованием, а замашки у тебя старорежимные — шантажируешь мужа тем, что скоро уйдешь из жизни. Только в прошлом имели при этом в виду нож, веревку или мышьяк, а ты ссылаешься на нервное расстройство. Может, в этом и состоит духовный прогресс?

— Зачем мне шантажировать тебя? Придется умереть — и умру. Но ты не радуйся заранее, я и тебя не пощажу.

— Ну вот, опять ссора назревает. Спи лучше, утром рано на службу. Закрывай свои красивые глаза, а то завтра будут красными — тетка учинит мне допрос!.. — Тут Хунцзянь задумался о своем. Сейчас при разговоре о возможности встретить Тан Сяофу у него в душе ничто не шевельнулось. А если он действительно столкнется с ней лицом к лицу? Наверное, так и не шевельнется. Того человека, который год назад любил Тан, давно уже нет. И нет того Хунцзяня, что боялся Су, и того, что соблазнял Бао, — они тоже давно умерли. Он похоронил в памяти многие прежние свои «я» и лишь изредка оплакивал в душе утраченные чувства. А иные из собственных его ипостасей вроде бы умерли на пути его жизни и остались валяться на обочине дороги; они тлеют, их клюют птицы, и все же они неистребимы — например, тот Хунцзянь, который когда-то купил поддельный диплом.

Шел третий месяц работы Хунцзяня в агентстве, когда он однажды наткнулся на объявление, подписанное обычным псевдонимом госпожи Шэнь. В нем сообщалось, что вопреки распространившимся злонамеренным слухам она никогда не интересовалась политикой, а все свои силы отдавала журналистике. «К чему бы это?» — подумал Фан и стал справляться в редакции, в чем дело. Оказалось, что ее муж согласился служить марионеточному правительству и вместе с ней отбыл в Нанкин. Хунцзянь вспомнил: Синьмэй в Гонконге предупреждал, что так может случиться, и сел за письмо: рассказал приятелю о происшедшем, спросил, сыграл ли тот свадьбу и почему не пишет.

Узнав о поступке Шэнь, Жоуцзя сказала:

— Жалко, конечно, что так случилось, но в этом есть и хорошая сторона. Уж очень однообразные были материалы в ее «Семье и женщине», каждый день одно и то же. Хорошо еще, что это газета, — люди прочитали, выбросили и забыли. А собери она всю эту писанину в одну книгу — вот посмешище было бы! Знаешь, такой раздел и я могу редактировать. А ты мог бы взять на себя «Культуру и искусство».

— Ну, я не так самоуверен, как моя женушка. Совсем не просто бывает подобрать материал! Впрочем, ты не подозреваешь, что это я помещал в разделе «Полезные советы» заметки вроде: «Если поверх соевого соуса налить тонкий слой кунжутного масла, соус не заплесневеет».

— Что ты знаешь о соусе и масле? Небось у няньки подсмотрел?

— Твоя нянька еще должна у меня поучиться! Как-то госпожа Шэнь пристала ко мне, говорит, что справочный кабинет должен снабжать ее материалами. А я не выношу ее запаха, вот и пришлось пообещать, чтобы поскорее ушла. Я разыскал старый «Справочник домохозяйки» и для каждого выпуска «Семьи и женщины» выписывал оттуда по нескольку заметок. Вот если бы ты пришла ко мне за материалами, я не торопился бы отделаться, от тебя ведь не пахнет!

— Как ты нехорошо говоришь, даже слушать противно. Узнает она, как ты ее третируешь, не миновать тебе допроса с пристрастием в «доме номер семьдесят шесть»! [152] Под этим номером было известно здание ванцзинвэевской жандармерии в оккупированной японцами части Шанхая.

От шутки жены Хунцзянь вдруг посерьезнел:

— Я думаю, что дольше оставаться в Шанхае нельзя. Теперь ты понимаешь, почему я не хотел сюда ехать?

Недели через три, в субботу, Хунцзянь вернулся домой раньше обычного. Жоуцзя встретила его словами:

— От Синьмэя пришло письмо заказной авиапочтой; я подумала, что там что-нибудь срочное, и распечатала. Извини.

— От Синьмэя? Давай сюда! — закричал он, меняя обувь.

— Можешь не торопиться, ничего важного. Зачем было отправлять заказным? Я перерыла весь дом, пока нашла твою печатку, почтальон терпение потерял. Лучше бы послал несколько простых, а то ведь первый раз нам в Шанхай пишет.

Зная, что жена настроена против Синьмэя, Хунцзянь не придал значения ее словам. Послание оказалось очень коротким: мол, твое письмо получил, об отъезде Шэней уже наслышан. В Шанхае становится все тяжелее, поскорее приезжай в Чунцин — может быть, удастся устроиться в то же учреждение. Хлопоты по переезду может взять на себя управляющий той транспортной конторой, которая доставляла в Шанхай твои чемоданы. В конце была приписка: «Жена почтительно приветствует госпожу Фан».

Хунцзянь почувствовал себя человеком, вышедшим к свету из тьмы. Он обрадовался, но не показал этого, а только воскликнул:

— Вот тип! И о свадьбе не известил, и фотографии не прислал. Хотел бы я, чтобы ты посмотрела на эту госпожу Чжао.

— Я и так могу себе представить — я же имела честь лицезреть его прежних пассий, Ван и Су. Наверное, и она в этом же духе.

— Вот и не угадала. Пришлет карточку — убедишься.

— А мы дали ему свадебную фотографию! Не хочу сеять раздоры, но твой приятель не очень-то помнит о тебе, а ведь ты писал ему раз пять! Нацарапал короткую записку, фото не прислал… Конечно, он теперь разбогател, обзавелся новыми друзьями. На твоем месте я не писала бы ему еще и еще, пока не получила бы ответа на первое письмо.

Задетый ее словами, Хунцзянь пробормотал:

— Вечно ты преувеличиваешь, я писал ему всего три раза. А о свадьбе он не сообщал потому, что щадил нас: узнай мы вовремя, нам пришлось бы отдаривать его таким же богатым подарком.

— Ах, вон в чем дело! — сухо усмехнулась Жоуцзя. — Ну, разумеется, он твой закадычный друг, тебе ясны все его помыслы. Но ведь свадьба не похороны, подарки и теперь послать не поздно. Если уж он счел нужным упомянуть о жене, ты вполне успеешь со своими подношениями.

— Тогда подай какую-нибудь идею! — перешел в контрнаступление Хунцзянь.

— У меня нет времени, — ответила жена, расчесывая волосы.

— Утром уходила — была человеком, а сейчас как еж.

— Вот и прекрасно, нечего с ежом разговаривать.

Наступило молчание. Затем еж заговорил сам:

— Что ты ответишь Синьмэю на его приглашение приехать в Чунцин?

— Мне хотелось бы поехать, но надо еще подумать.

— А как со мной? — Лицо Жоуцзя стало бесстрастным, словно вуаль над ним опустилась, но Хунцзянь знал, что это спокойствие перед бурей.

— Как раз из-за тебя я и не могу принять решения. Жить в Шанхае я бы не хотел. В редакции у меня нет перспектив, и без твоего жалованья нам здесь не прожить (Хунцзянь рассчитывал этим своим признанием разрядить атмосферу). Раз уж Синьмэй приглашает, я готов еще раз попытать счастье в глубинных районах. Но пока я там не устроюсь, переезжать вместе было бы опрометчиво — ты же помнишь, с каким трудом нашли мы жилье в Шанхае. Синьмэй теперь женат, ему труднее помогать нам. Думаю, что сначала лучше поехать мне одному, осмотреться, а потом перевезти тебя. А ты как думаешь? Я еще ничего не решил, надо все взвесить. Так что высказывайся откровенно.