Цянь Чжуншу - Осажденная крепость

В четвертом часу пришел Тяньцзянь и принес кое-какие подарки. Маньцянь сразу же почувствовала, что она приятно удивлена. Тяньцзянь вовсе не производил впечатления гуляки и шалопая, так что неприязни к нему, на которую она заранее себя настраивала, не возникло. Как все авиаторы, Тяньцзянь был крупным мужчиной, но с изящными, тонкими чертами лица, а умением держаться и вести беседу явно превосходил Цайшу. Европейского покроя костюм сидел на нем очень естественно, не ощущалось ни провинциализма, ни тем более вульгарности. При первом же знакомстве сквозь его галантное обхождение с Маньцянь стала проступать искренняя доброжелательность. Сразу почувствовалось, что человек привык бывать в обществе. Ему, конечно, было о чем поговорить с Цайшу, но Маньцянь заметила, что Тяньцзянь не хочет углубляться в воспоминания детства, как бы не забывая об ее присутствии. Напротив, он все время старался найти новые, более общие темы для разговора, чтобы и она могла принять в нем участие. Да, ей не за что было сердиться на Тяньцзяня — разве на то, что он то и дело исподтишка устремлял на нее взгляд.

В один из таких моментов их взгляды встретились; у Маньцянь моментально зарделись щеки, глаза затуманились, как туманится зеркало, если его подержать над горячим паром. Тяньцзянь же непринужденно улыбнулся и спросил, как она проводит свободное время. Да, в наблюдательности ему не откажешь! Поскольку он принес довольно дорогие подарки, супругам пришлось сказать, что тот несостоявшийся ужин за ними. Было условлено, что Тяньцзянь придет в воскресенье вечером.

Все послеобеденное время в воскресенье Маньцянь хлопотала по дому; лишь убедившись, что оставшиеся дела можно доверить служанке, она пошла к себе переодеваться. Тяньцзянь пришел раньше, чем ожидалось, когда Цайшу еще не вернулся от одного своего приятеля, так что Маньцянь пришлось развлекать гостя. Всеми силами стараясь не выказывать смущения, она в уголках и щелях своей памяти выискивала темы и слова для беседы. Но, слава богу, Тяньцзянь и сам умел поговорить — заметив, что хозяйка не сразу находит, как продолжить разговор, он тут же задавал ей ни к чему не обязывающие вопросы, как будто наводил мост над образовавшейся трещиной, и вновь соединял нить беседы. Маньцянь понимала, что от него не укрылась ее стеснительность, что он сочувствует ей и старается ее успокоить. Она находила это немного смешным, но все равно была благодарна тактичному гостю.

Тяньцзянь завел речь о том, что у него в душе борются противоречивые чувства: ему хотелось бы отведать плоды кулинарного искусства хозяйки, но жаль доставлять ей лишние хлопоты. Кроме того, он сам умеет готовить и может немного позже сходить на кухню и продемонстрировать свои способности. Маньцянь улыбнулась:

— Как хорошо, что я раньше об этом не знала! Я ведь кулинарка никудышная; когда вы к нам пожалуете в следующий раз, я буду кормить вас одним вареным рисом.

Тяньцзянь обладал особым даром сближаться с людьми — если он был в ударе, впервые встретившийся с ним собеседник чувствовал себя удивительно легко, почти как закадычный друг. Вот и Маньцянь ощущала себя все более раскованной. Вернувшись домой, Цайшу застал их за оживленной беседой. К присущей Маньцянь вежливой мягкости добавилось неожиданное озорство; было ясно, что предубеждения жены против кузена исчезли, и это втайне порадовало Цайшу. Когда они наконец уселись за стол, правила вежливости были забыты, причем особенно вольготно чувствовала себя Маньцянь — она и не представляла себе, что можно получать такое удовольствие, принимая гостя.

Тяньцзянь много рассказывал о своей жизни до переезда в этот город; сообщил и о том, что один земляк недавно устроил ему небольшую комнату — если загуляешься, можно в ней переночевать, а не спешить в училище. Цайшу вдруг вспомнил, как встретил его с какой-то молодой женщиной.

— Думаю, недостатка в подружках ты не испытываешь! Кстати, с кем это я встретил тебя в тот день?

— В какой «тот» день? — наморщил лоб Тяньцзянь.

— Вы хотите сказать — «с какой женщиной»? — вставила реплику развеселившаяся Маньцянь. — Разве можно всех запомнить, если каждый день новые!

Тяньцзянь взглянул на нее с улыбкой:

— Я уже слышал, что невестка остра на язык. Но я и вправду не помню…

Цайшу скорчил гримасу:

— Полно, не притворяйся! В тот самый день, когда мы столкнулись на углу улицы Сунь Ятсена, к тебе прижималась какая-то круглолицая красотка в сиреневом платье. Ну что, теперь сознаешься? Доказательства налицо!

— Ах, эта… Она дочь хозяйки моей квартиры…

Маньцянь и Цайшу ожидали продолжения, но Тяньцзянь как-то сразу сник и замолчал. Со стороны казалось, что множество слов, уже готовых было сорваться с губ, вдруг как-то бочком, вприпрыжку убрались обратно в область молчания. Супруги не вынесли наступившей тишины и хором воскликнули:

— Ну, теперь понятно, почему вы поселились в этом доме!

Словно оправдываясь, Тяньцзянь пустился в объяснения:

— Видите ли, моя хозяйка — пожилая женщина. В Сычуани я был близко знаком с ее племянником. Когда меня перевели сюда, племянник написал тетке, а у той как раз оказалась никем не снятая комната, вот она и сдала ее мне. У нее двое детей: сын еще учится, а дочь нынешним летом окончила университет, теперь работает в каком-то учреждении. Девушка она довольно интересная и одеваться мастерица. Но уж так любит развлеченья — даже мать ничего не может поделать!

Тут Тяньцзянь замолчал было, но потом все-таки добавил:

— У нас в училище многие с ней гуляют, не я один.

— Значит, она из тех, кого у нас в конторе зовут «цветочными вазами»! — воскликнул Цайшу.

Не успел он договорить, как Маньцянь, не сумев сдержать разбиравший ее смех, закричала:

— А может, лучше звать ее «авиаматкой»?

Цайшу расхохотался; Тяньцзянь на короткое мгновение опешил, но затем вроде бы вернулся в обычное расположение духа и тоже засмеялся. Но от нее не укрылось, что смех у него был несколько натянутым, и она пожалела, что не подумала, прежде чем говорить бог весть что. Ей меньше всего хотелось обидеть гостя. Да и неизвестно, кем ему приходится эта девушка — может, просто приятельница. Да, что-то они сегодня наговорили лишнего. От этой мысли Маньцянь сразу загрустила и стала следить за своим поведением. В то же время ей показалось, что и Тяньцзянь ведет себя не так раскованно, как в начале вечера, — впрочем, это могло ей просто померещиться. Спасибо Цайшу — своей непринужденной болтовней о том и о сем он рассеял неловкость, возникшую между хозяйкой и гостем.

Но вот ужин наконец завершился, и вскоре Тяньцзянь начал откланиваться. Он долго расхваливал угощение, восторгался кулинарным искусством Маньцянь. Та прекрасно понимала, что это говорится ради приличия, но ей все равно было приятно получать такие знаки уважения, да еще и вполне серьезным тоном. Когда супруги провожали гостя за ворота, Цайшу сказал: