Томас Пинчон - Внутренний порок

Денис, несмотря на трёхмерную болтанку, не дававшую ему покоя, вполне добродушно сворачивал косяк, почти ничего не просыпая, затем поджёг и передал его Нефрит, едва они полностью спустились с горы и направились к Санта-Монике.

— Красиво свернул, Денис, — заметил Док, когда очередь дошла наконец до него. — Не уверен, что мне бы хватило присутствия духа.

— По сути я просто не даю своей крыше съехать?

— Слушай, Док, — сказала Нефрит, — а что это с тем парнем из «Клуба Азьятик»?

— Дик Харлинген. Ты с ним разговаривала?

— Да, и когда нас застали вместе, всё стало выглядеть так, будто мне кто-то действительно хочет плохого. Не то чтоб я пыталась его соблазнить. Обычно, если рядом Бэмби, я не переживаю, когда на меня так вот бросаются, но она-то поехала на тот «ночной крикет», поэтому слава богу, что вы, ребята, вовремя появились.

— С нашим удовольствием, — заверил её Денис.

В какой-то момент после того, как они вернулись на Прибрежную трассу и двигались к магистрали, Док глянул в зеркальце заднего вида — и больше не увидел фар зловещей деревяшки. Как некогда назойливая пара прыщиков на лике ночи, они рассосались. Но не мог он не заметить ещё и вот чего: позади Денис и Нефрит завязывали дружбу.

— И как, типа, тебя зовут? — осведомлялся Денис.

— Эшли, — отвечала Нефрит.

— Не Нефрит, — сказал Док.

— Это имя для работы. В выпускном альбоме Фэрфэксской средней я просто одна из, типа, тыщи других Эшли?

— А салон «Планета цып»?

— Никогда не считала, что там у меня карьера. Слишком, блядь, полезно для здоровья. Всё время улыбу давишь, делаешь вид, что тут всё про «вибрации», или «самоосознанность», или ещё чего-то кроме, — скользом приосанившись и скрежетнув светской дамой из старого кино, — этой кожмадной ебли!

— Южная Калифорния, — встрял Денис. — Никакого сочувствия закомурам, чувак, никакой тебе подозрительной деятельности.

— Ага, а её, типа, тут залейся, — поддержала Нефрит, сиречь Эшли.

— И ещё удивляются, почему Чарли Мэнсон такой вышел.

— Ты пизду ешь, кстати?

Они въехали в тоннель развязки к Магистрали Санта-Моника на восток, где радио, игравшее «Улёт на восемь миль» «Птыц», потеряло сигнал. Док продолжал петь про себя, а когда выехали и звук вернулся, он сбился не больше чем на полтакта.

— Денис, не забудь мне камеру оставить, ладно? — Красноречивое молчание. — Денис?

— Он занят, — бормотнула Нефрит. Таков он и оставался до самой Портовой трассы, до Голливудской трассы, наверх и через перевал Кауэнга к съезду, нужному Нефрит, и по ходу коей занятости очень расслабленно, а по временам и сонно, то и дело прерываясь, дабы послать Денису вниз ободряющее словцо, она излагала Доку всю свою историю первых экспериментов с кражами в магазинах и автоугонами. С Бэмби они познакомились в Дортуаре 8000 «Института Сайбил Брэнд», где та, как-то вечером, наблюдая, насколько яростно Нефрит мастурбирует, предложила обработать ей мохнатку за пачку курева. Ментоловых, если можно.

«Щщё бы, — Нефрит к тому времени уже до того отчаялась, что щебетнула это в ответ. В следующий раз, не успели протрубить отбой, как Бэмби скинула цену до полупачки, после чего, стоя на коленях и уже гораздо раздумчивей, вдруг предложила сама приплатить Нефрит. — Наверно, — сказала Нефрит, — могли б условиться на одной символической сигаретке, хотя мне не очень по себе даже с — охх, Бэмби…?» — Когда они вышли из «Сайбил Брэнд», сигареты уже делились из общей заначки, а какая бы ни оставалась у них бухгалтерия, никотин ею в расчёт уже не брался. Вместе они поселились в Северном Голливуде, где можно было делать, что хочешь, весь день и к тому же всю ночь, как оно обычно и случается. В те дни жить можно было незадорого, помогало и то, что их хозяйка тоже чалилась — и почитала сестринские обязательства, кои более законопослушная личность и не признала бы за таковые. Вскоре у них был свой сбытчик, ходивший по домам, и кошка по кличке Анаис, а по всей балке Тухунга их знали как парочку праведных девиц, которым можно доверять чуть ли не в любой ситуации. Бэмби воображала, что приглядывает здесь за подругой, ибо Нефрит подходила к краю несчастий ближе, чем сознавала.

Меж тем в одном из таких путешествий самопознания, столь широкораспространенных в те времена, в интенсивнейше светоносных сложностях некоего нынезабытого кислотного откидона Эшли/Нефрит разглядела в себе что-то такое, чего раньше никто в ней не замечал. В сути этого открытия неким манером, Док уже успел догадаться, был куннилингус. Сама эпоха, как не могла не заметить Нефрит, любезно предоставляла не только желающих девушек, но и чарующе пассивных волосатых юношей, куда бы она ни взглянула, и все они рвались уделить её пизде то оральное внимание, коего та всегда заслуживала.

— И кстати, как ты там поживаешь, Денис?

— А? О. Ну, для начала…

— Ничего-ничего. Только мой вам совет, мальчики, — сказала она, — вы бы следили, куда ногу ставите, потому что я у нас такая — жемчужинка Востока с малым диаметром, катаюсь по полу упадка капитализма, а сволочь всех уровней дохода может время от времени на меня наступать, но коли наступят, поскользнутся и упадут-то они, а в хороший день и жопу себе сломают, а эта старая жемчужинка будет и дальше себе кататься.

У Костылёва дружка Фарли была тёмная комната, и когда сделали контрольные отпечатки, Док зашёл взглянуть. Большинство оказалось пустыми кадрами из-за того, что Денис забывал снимать крышку с объектива, либо комнатами в радикальных ракурсах, когда он случайно нажимал на спуск, а также скандальное количество снимков поклонниц в микроюбках, сделанных откуда-то снизу, и разнообразных провалов в сон или дурачества, связанных с наркотиками. Единственный снимок, на котором присутствовал Дик, похоже, был «Тайно-Вечере»-образной композицией тел за длинным столом в кухне: там всё жарко спорили, поедая сколько-то пицц. Всего Дика окутывала забавная яркая клякса, не соответствующая никакому другому участку пространства, и он смотрел в камеру как-то чересчур напряжённо — лицо его навсегда вот-вот расплывётся в улыбке.

— Этот вот, — сказал Док. — Можешь увеличить?

— Конечно, — ответил Фарли. — Глянцевый восемь-на-десять пойдёт?

С неохотой, даже с некоторым отчаяньем Док прикинул, что сейчас надо сходить навестить Йети. Из принципа он старался проводить как можно меньше времени в окрестностях Стеклянного Дома. На него нападала жуть: сидит такой пластмассовый и безобидный на вид среди стародавних добрых намерений архитектуры в центре города, ничуть не зловещее сетевого мотеля на автотрассе, а вот поди ж ты: за его нейтральными жалюзи и в самых глубинах флуоресцентных коридоров кишмя кишит вся эта странная альтернативная фараонская история и лягашиная политика — династии мусоров, мусорные герои и злодеи, святые мусора и мусора-психопаты, легавые до того глупые, что такие не живут, и легавые до того умные, что это не лечится: тайные клятвы и обеты молчания изолируют их от мира, даденного им для контроля или, как им самим нравится выражаться, на охрану и службу. Родная среда Йети, сам воздух, которым он дышит. Та слава, до служебного повышения к коей он так стремился оторваться от жизни на пляже. У стойки в вестибюле Паркеровского центра, вне всяких сомнений, из-за того, что он курил, вырулив на автотрассу, Док пустился в долгий и даже для него не всегда связный гон насчёт того, что обычно-то он не слишком старается тусить с элементами криминально-правовой системы? информацию черпает преимущественно из «Л.А. Таймс»? но вот взять эту Лесли ван Хаутен, а — такая милашка, а до чего смертоносна, и каков на самом деле подход к этому процессу Мэнсона, птушто на странный манер не смахивает ли это на послесезонный этап, который у «Озёрников» случился, и удалось ли не пропустить ту игру с Фениксом…