Томас Пинчон - Внутренний порок

Денис вернулся с пиццей.

— Забыл, с чем просил. — Такое в «Канальной пицце» бывало каждый вторник — «Ночь Дешёвой Пиццы», когда пицца любых габаритов с чем угодно стоила ровно $1,35. Теперь Денис сидел и пристально её разглядывал, точно она сейчас что-нибудь отмочит.

— Это кусман папайи, — предположил Дылда, — а вот это… свиные шкварки, что ли?

— И йогурт с бойзеновой ягодой на пицце? Денис, ну честно — влеэ-э. — Это Сортилеж, раньше она работала у Дока, а потом из Вьетнама вернулся её дружок Костыль, и она решила, что любовь важнее постоянной работы, — по крайней мере, Доку метилось, что он запомнил её объяснения так. По-любому, её таланты были в чём-то другом. Она общалась с невидимыми силами, умела диагностировать и решать всевозможные проблемы, как эмоциональные, так и физические, и занималась этим по преимуществу забесплатно, однако время от времени брала не наличкой, а травой или кислотой. Док не знал случаев, когда она бы ошиблась. Теперь Сортилеж рассматривала его причесон, и Дока по обыкновению скрутило спазмом оборонительной паники. Наконец, энергично кивнув: — Сделал бы уже что-нибудь?

— Опять?

— Лишний раз сказать не помешает — смени причёску, поменяй жизнь.

— Что посоветуешь?

— Тебе решать. Как интуиция подскажет. А ты не против, Денис, если я у тебя вообще-то позаимствую этот кусочек тофу?

— Это суфле, — ответил Денис.

Вернувшись к себе, Док свернул мастырку, включил ночное кино, нашёл старую футболку и сел рвать её на короткие полоски шириной в полдюйма, пока не собралась горка штук в сто, после чего ненадолго зашёл в душ и, пока сохли волосы, одну за другой собирал узкие пряди и накручивал каждую на эти узкие лоскуты футболки, которые потом закреплял простыми кнопами, — так он прошёлся по всей голове, а потом сушил, может, полчаса феном и за это время то ли уснул, то ли нет, затем развязал узлы и всё расчесал кнаружи вверх тормашками, чтобы вышло, на его взгляд, относительно презентабельное подобие афро белого человека полутора футов в диаметре. Аккуратно сунув голову в магазинную коробку из-под бухла, чтоб сохранить форму, Док лёг на кушетку и на сей раз действительно заснул, а под самое утро ему приснилась Шаста. Не то чтоб они совсем уж еблись, но что-то вроде. Из своих других жизней они оба выплыли — так, бывает, паришь в предрассветных снах, — дабы встретиться в странном мотеле, который в то же время был вроде бы парикмахерской. Шаста твердила, что «любит» какого-то парня, но по имени его ни разу не назвала, хотя когда наконец Док проснулся — прикинул, что она, должно быть, имела в виду Мики Волкманна.

Спать дальше бессмысленно. Он доковылял вверх по склону в «Уэволны» и отзавтракал с упёртыми сёрферами, которые сидели здесь всегда. Подошёл Флако-Гад.

— Чувак, тебя тут опять тот легавый искал. Что это у тебя на голове?

— Легавый? Это когда было?

— Вчера вечером. К тебе заходил, но тебя не было. Детектив из убойного в центре, у него ещё «эль-камино» весь битый, с 396-м движком.

— Это Йети Бьёрнсен был. Чего же мне дверь тогда не вышиб, как обычно?

— Может, и собирался, но потом сказал что-то вроде «Завтра будет другой день»… который уже сегодня, верно?

— Ну а что я могу тут поделать?

Контора Дока располагалась у аэропорта, чуть съехать с Ист-Импириэл. Помещение он делил с доктором Бадди Трубстеном, чья врачебная практика сводилась преимущественно к инъекциям «витамина В 12» — таким благоречием прозывалась эскулапова собственная смесь амфетаминов. Сегодня, даром что спозаранку, Доку пришлось протискиваться мимо очереди пациентов с нехваткой В 12в организме, вытянувшейся аж на парковку: домохозяйки пляжного городка с определённым показателем меланхолии, актёры, которым надо на прослушивания, дочерна пропечённые дедули перед суетливым днём рассусоливаний на солнышке, стюардии, только что с какого-то высоконапряжного ночного авиарейса, даже несколько законных больных с пагубной анемией или вегетарианской беременностью — все они спросонок шаркали ногами, куря одну от другой, сами с собой беседуя, и по очереди проскальзывали в фойе шлакоблочного домика через турникет, за которым их записывала Петуния Припуск с планшетом в руке, красотка в крахмальном чепчике и микродлинном медицинском халатике — не столько настоящей медсестринской форме, сколько похотливом к ней комментарии: д-р Трубстен уверял, что закупил целую фуру таких у «Фредерика Голливудского» чуть ли не по оптовой цене — всю линейку модных пастелей, и сегодняшний цвет был морской волны.

— Утро, Док. — Петунии удалось мурлыкнуть это с мелодичностью салонной певицы — как норковыми ресницами ему похлопала, только в вокальном эквиваленте. — Отличная ‘фро.

— Здоров, Петуния. По-прежнему замужем за этим, как-его-там?

— Ой, Док…

Подписывая договор аренды, два съёмщика, будто соседи по палатке в летнем лагере, подбросили монету, кому отойдёт верхний этаж, и Док проиграл — или, как ему нравилось думать, выиграл. Вывеска у него на двери гласила «Расследования ЛСД», и ЛСД, как он объяснял, когда спрашивали, означало «Локация, Слежка, Дознание». Под надписью любимыми психоделическими красками — зеленью и пурпуром — изображалось гигантское глазное яблоко, налитое кровью, а субподряд на детальную прорисовку буквально тысяч взбесившихся капилляров отдали коммуне аперов, которые с тех пор уже давно откочевали в Соному. Было известно, что потенциальные клиенты часами разглядывают этот окулярный лабиринт, часто забыв, зачем вообще сюда явились.

Вообще-то один посетитель Дока уже дожидался. Необычным в нём было то, что — чёрный. Нет, чёрную публику по временам засекали к западу от Портовой магистрали, но чтоб забираться так далеко от обычного ареала, практически к самому океану — это вполне диковина. Последний раз, когда в Гордита-Бич помнили чёрного автолюбителя, к примеру, по всем полицейским частотам раздавались тревожные вызовы подкрепления, собралась небольшая ударная группа легавых крейсеров, и по всей Тихоокеанской береговой трассе понаставили блокпостов. Старый гордитский рефлекс, он завёлся вскоре после Второй мировой, когда в городок на самом деле вздумала переехать чёрная семья, и граждане, вняв полезному совету «Ку-клукс-клана», попросту спалили их дом дотла, а затем, словно в дело вступило некое древнее проклятье, не давали на этом пустыре больше ничего строить. Участок так и пустовал, пока его не конфисковали городские власти и не разбили на нём скверик, куда молодёжь Гордита-Бич в соответствии с законами корректировки кармы вскоре стала собираться по ночам бухать, ширяться и ебстись, расстраивая скорее родителей, а не стоимость недвижимости.