Рейчел Джойс - Невероятное паломничество Гарольда Фрая

Все эти понятия он осмыслил до основания. Так почему же его все равно не покидало ощущение непонятного дискомфорта? Гарольд сунул руку в карман и побренчал завалявшейся в нем мелочью.

Ему вдруг припомнилась сердечность накормившей его однажды женщины, а потом Мартины. Они не поскупились для него на поддержку и приют, и, хотя он поначалу принял их помощь с опаской, но, решившись принять ее, познал новые для себя истины. Полученный дар ни в чем не уступал отданному, и для его обретения требовались и мужество, и смирение. Гарольд подумал о том, какой душевный покой снизошел на него, пока он лежал в амбаре в спальном мешке. Он снова и снова проигрывал в голове недавние открытия, а земля под ногами таяла, сливаясь у горизонта с небом. И вдруг он понял. Наконец-то Гарольд узнал, что именно он должен сделать, чтобы дойти до Берика.

В Челтенхеме Гарольд подарил стиральный порошок студенту, направлявшемуся в прачечную самообслуживания. В Престбери ему встретилась женщина, безуспешно рывшаяся в сумке в поисках ключей, и Гарольд отдал ей свой фонарик. На следующий день он презентовал оставшиеся пластыри и антисептический крем матери мальчонки, хныкавшего из-за ободранного колена, а чтобы лучше отвлечь его, пожертвовал также и расческой. Путеводитель по Британии Гарольд вручил немецкой супружеской паре, заплутавшей неподалеку от Клив-Хилла, и, поскольку сам он уже выучил определитель растений наизусть, то предложил озадаченным иностранцам взять и его. Он заново как следует уложил подарки для Куини: баночку меда, розовый кварц, пресс-папье с блестками, римский брелок и шерстяной берет. Недавно купленные сувениры для Морин он запаковал в бандероль и отнес на почту. Компас и рюкзак Гарольд оставил себе, поскольку лично ему они не принадлежали.

Далее его маршрут пролегал через Уинчкомб к Бродуэю, оттуда к Миклтону, Клиффорд-Чемберс и потом — к Стратфорду-на-Эйвоне.

Через два дня Морин, накручивая стебли фасоли на колышки, услыхала у ворот призыв почтальона получить посылку. В ней оказалась целая россыпь подношений, а вместе с ними и бумажник Гарольда, его часы и открытка с изображением длинношерстной котсуолдской овцы. Он писал:

«Милая Морин, прилагаю свою кредитку и прочее. Я решил избавиться от всех этих вещей. Если я пойду налегке, то доберусь непременно. Часто думаю о тебе. Г.»

Склон до входной двери Морин преодолела, не чуя под собою ног.

Бумажник Гарольда она убрала в его тумбочку, положив под фотографии Дэвида и свою, а открытку прикнопила к карте, принесенной Рексом.

— Ах, Гарольд… — вымолвила она едва слышно.

И ей почему-то подумалось, что, несмотря на увеличивающееся между ними расстояние, он все же услышал ее.

Никогда еще не бывало такого прекрасного мая. Небо каждый день блистало бесподобной голубизной без намека на облачка. Палисадники ломились от люпинов, роз, дельфиниума, жимолости и зеленых кустиков манжетик. Всюду ползали, парили, гудели и шмыгали насекомые. Гарольд шел мимо лугов, покрытых лютиками, маками, ромашками, клевером, викой и смолевкой. Изгороди, перевитые побегами ломоноса, хмеля и собачьих роз, сладко пахли бузиной, склонявшей тяжелые головки соцветий. На грядках тоже царило изобилие — рядки латука, шпината, мангольда, свеклы, раннего картофеля и целые вигвамы зеленого горошка. На крыжовнике повисли первые ягоды, напоминавшие волосатые зеленые коконы. Огородники выставляли для прохожих ящики с излишками зелени и табличкой: «Берите, кто хотите».

Гарольд знал, что теперь он нашел верное средство. Он всем рассказывал о Куини и о девушке с автозаправки и просил встречных по возможности помочь ему. Взамен он выслушивал их рассказы. Иногда его угощали сандвичем, бутылкой питьевой воды, могли предложить упаковку пластырей. Он никогда не брал больше, чем требовалось на тот момент, и вежливо отклонял предложения подвезти его, равно как и походное снаряжение или запас снеди в дорогу. Срывая по пути с вьющегося стебля стручок гороха, он съедал его с жадностью, словно лакомство. Встреченные им люди, места, где он побывал, — все это были этапы его пути, и в сердце Гарольда находился уголок для каждого.

После ночевки в амбаре он постоянно проводил ночи на свежем воздухе, выбирая сухие места и внимательно следя за тем, чтобы ничего там не нарушить. Умывался он в общественных туалетах, в родниках и ручьях. Белье Гарольд стирал там, где его никто не видел. Иногда он вспоминал тот полузабытый мир с улицами и машинами, где люди живут в домах, едят трижды в день, спят по ночам и общаются друг с другом. Он радовался, что у них все благополучно, но больше тому, что сам он наконец-то ушел оттуда.

Гарольд шел по шоссе с маркировкой «А» и «В», по тропинкам и проселкам. Стрелка компаса, вздрагивая, указывала на север, и он слушался ее. Он шел и днем и ночью, в зависимости от настроения, нанизывая милю за милей. Если на ногах взбухали волдыри, он бинтовал их изолентой. Спал он тогда, когда настигала охота, а затем поднимался и продолжал путь. Он шел при свете звезд и в неярком сиянии юного месяца, похожего на выпавшую ресничку; стволы деревьев светились в нем, словно косточки. Он шел в ветер и в непогоду, и под выбеленными солнцем небесами. Гарольду казалось, что всю свою жизнь он ждал этого похода. Он не представлял себе, насколько далеко продвинулся — лишь то, что он упрямо двигался вперед. Белый котсуолдский известняк домов сменился уорикширским красным кирпичом, а ландшафт к центру Англии понемногу уплощился. Гарольд смахнул рукой муху, севшую ему на губу, и нащупал густые пучки отросшей бороды. Куини будет жить. Он был в этом уверен.

Но самое непостижимое для него состояло в том, что водитель, обгонявший его, видел мельком не более, чем какого-то старикана в рубашке, галстуке и, кажется, тапочках для парусного спорта — обычного пешехода, бредущего по обочине. Это соображение так забавляло Гарольда и переполняло его таким счастьем, вместе с ощущением единства с землей под его ногами, что он смеялся и дивился их непередаваемой простоте.

Из Стратфорда Гарольд отправился в Уорик. К югу от Ковентри он познакомился с компанейским молодым человеком, чьи голубые глаза смотрели кротко, а на скулах повисли шелушки обожженной солнцем кожи. Парень сказал, что его зовут Мик; он купил Гарольду лимонаду. Подняв стакан с пивом, Мик предложил тост за бесстрашие нового знакомого.

— Значит, вы полагаетесь на милость посторонних людей? — спросил он.

Гарольд улыбнулся.

— Нет. Я осторожен. По ночам я не слоняюсь в центре города. Ни к кому не цепляюсь. Но если брать в целом, те люди, которые готовы выслушать, обычно не отказываются и помочь. Пару раз бывали случаи, когда я перетрусил. На шоссе А-439 мне попался человек, который, как мне показалось, собирается меня ограбить, а он просто захотел меня обнять. У него умерла жена от рака. Я неправильно понял его из-за того, что у него не хватало передних зубов.