Наталия Терентьева - Куда улетают ангелы

Мы купили очень красивые цветы для Жени и всё торговались — дарить ли их у сцены — я знаю, что актеры так больше любят. Или все же зайти к нему с букетом в гримерку, тем более что он приглашал нас потом поужинать. Варька рвалась на сцену, мне же казалось, что это очень неудобно — спускаться с балкона заранее, стоять потом в проходе… Но я решила сделать так, как приятнее Жене и как хочется Варьке. Когда стало ясно, что спектакль вот-вот закончится, мы поспешили вниз, к сцене.

Женя охнул и ахнул, увидев красавицу Варю с распущенными светлыми волосиками, протягивающую ему букет персиковых роз и белых нежных лилий. Варя протянула ему еще и руку, Женя руку поцеловал, расшаркиваясь. Потом поцеловал Варю, отыскал глазами меня и послал мне воздушный поцелуй. Варька была счастлива, потрясена и с прискоком подбежала ко мне:

— Пошли к нему!

Странно. Что-то такое вдруг как будто проскользнуло у моего лица. Будто слово или звук — но никто ничего не говорил… Или какой-то смутный образ… Но я бы ни за что не сказала — что именно я увидела. И мне почему-то показалось — не надо. Не надо ходить к Жене.

— А может, не пойдем? Варюша, поехали домой, а?

На Варьку жалко было смотреть.

— Почему? Почему, мама? Ты плохо себя чувствуешь?

— Да нет… Наоборот… Просто… Не знаю, как объяснить… Мне кажется… Да нет, глупости. Пойдем.

Я подумала, что скорей всего я потихоньку вползаю в депрессию, которой безумно боялась с того самого дня, когда Саша тихим голосом объявил, что жить с нами больше не хочет. Я знаю, что это такое. Я там бывала. Дважды за свою жизнь. В той депрессии, которая не хандра, а медицинский диагноз. От которой можно по рецепту купить в аптеке антидепрессанты и равнодушно глотать три раза в день таблетки, а день за окном серо-коричневый и тянется бесконечно, никогда не заканчивается, потому что в новом дне смысла нет и он похож на вчерашний, и ты уже не знаешь, в каком ты дне, потому что это в принципе все равно, и только почти пустая облатка от лекарств напоминает тебе — надо сходить в аптеку. Или зайти в ванную и повеситься. Потому что все равно. Потому что смысла нет ни в чем. Потому что жить не за чем.

Я страшно боялась проснуться однажды утром и захотеть обратно в сон — только бы не жить, только бы не думать, только бы не болело…

Но ничего такого со мной после рождения Вари, слава тебе, Господи, не происходило. И сейчас не должно произойти. Не должно. Сказала я сама себе, посмотрела в огромное зеркало над парадной лестницей и постаралась увидеть, какая же я красавица. Молодая, стройная. Какая же у меня чудесная дочь, как ей важно, чтобы я вот так держала ее за руку еще лет… семь, а то и десять. И еще двадцать думала и заботилась о ней, где бы она ни была. Какая к черту — депрессия?

За кулисы мы прошли легко, никто нас не остановил. Я почему-то думала, что к Жене не будут пускать, даже приготовила свой журналистский пропуск, который надо когда-нибудь сдать в обмен на трудовую книжку.

В этом театре Женя играл как приглашенный актер, «на разовых», поэтому собственной, именной гримерки у него не было. Мы спросили у женщины, которая несла сразу несколько костюмов, поднимая их высоко над головой, чтобы не подметать пол, где Женя переодевался.

— А вон там, в конце коридора комната, во-он… где кавалер стоит… с букетом, — ответила костюмер.

Наверно, ждет красоточку Ирку, подумала я. Он обернулся, и я вспомнила, что уже видела его сегодня. В антракте, когда мы пили в буфете сок, я еще подумала — какой симпатичный мужчина, и почему-то один — театровед, возможно, критик. Лицо интеллигентное, спокойное, хорошо одет.

Дверь гримерки, возле которой стоял импозантный «театровед», открылась. Он машинально поправил шейный платок — оскот, такие платки очень любил мой отчим, у него их было штук десять, с разным рисунком, — и улыбнулся.

Женя Локтев, не замечая нас с Варей, остановившихся на расстоянии двух метров, протянул мужчине руку. Тот переложил цветы в свободную руку и пожал руку Жене. Потом он сунул букет себе под мышку и сжал Женину руку уже обеими руками. А затем приложил ее к своей щеке. Женька наклонил голову туда-сюда. Импозантный мужчина прижал Женину руку к губам. Тут Женя заметил нас и растерянно улыбнулся. И помахал свободной рукой.

— Женик… Привет! — я тоже растерялась, почувствовала, как заметалась Варька, и крепко сжала ее руку. — Я на секундочку… вот, тоже пришла…

— Ага… — Женька переводил глаза с мужчины на меня и обратно. Раз взглянул на Варьку и тут же отвел глаза. — Ну вот… познакомьтесь… Это — Лена, журналистка. Лена Воскобойникова… И Варя, ее дочка…

— Гусев, — представился мужчина сам, хотя мог бы этого не делать, особенно в присутствии журналистки.

— Мне приятно, — я постаралась улыбнуться. — Прекрасный спектакль, Женя. И ты — просто блеск!

— Правда? — в его глазах я увидела другой вопрос. Про ресторан и как вообще быть…

— Мы пойдем, а то, боюсь, материал уйдет. Там, у меня… Надо интервью… — Я не увидела, а почувствовала, как Варька опустила голову. Конечно, стыдно. Еще бы не стыдно!

— Ага, ну давай. Я позвоню, Ленка! — он сделал шаг ко мне и остановился.

Я помахала ему рукой. И Варька помахала ему рукой. И он свободной рукой помахал нам обеим. Вторую его руку держал импозантный мужчина Гусев и, похоже, собирался тоже помахать нам букетом белых роз.

— Как для невесты, да, мам? — сказала Варька, когда мы спускались в гардероб.

Я опять посмотрела на себя в парадное зеркало и нашла, что стала за это время еще лучше, еще моложе и красивее.

— Как раз с такими золотыми штучками… Я видела у одной невесты в журнале… смотрела, думала, у тебя будет такой букет…

— Варюша… — я поцеловала ее в сбившийся пробор. — Ничего, у меня еще будет такое прекрасное свадебное платье, красивое необыкновенно, с длинным прозрачным шлейфом, и ты понесешь шлейф.

— Не-а… — покачала головой Варька. — Другие понесут… мальчики или девочки.

— А ты?

— А я буду бить в барабан!

— Варюша… А разве на свадьбе бьют в барабан?

Варька снисходительно посмотрела на меня:

— Конечно, мам! Когда объявляют, что невеста идет…

Дома Варя вспомнила, что мы забыли отдать сказку Жене.

— Ничего, Варюша, в следующий раз. Или по почте пошлем. По электронной. Это даже удобнее.

— Мам, а дядя, который дарил цветы Жене, — он странный, да?

— Странный, Варюша.

— А Женя… — Варя посмотрела на меня, — он тоже… странный?

— Женя… талантливый и, по-моему, очень несчастный человек, — ответила я вполне искренне.

Очень своевременно раздался звонок мобильного. Я поймала себя на том, что жду, как на дисплее телефона появятся слова «little grapes», под таким именем я записала номер Толи — те самые «виноградинки», которые раскачивались у него на мониторе.